Онлайн книга «Укус тени»
|
Лидия бодрствует возле Бенуа всю ночь. Ближе к полуночи, когда у пленника вдруг снова начинаются спазмы, она делает еще один укол, заставив его опять впасть в забытье и получить покой, необходимый ему для того, чтобы выжить. Лидии очень грустно. Рассвет застает женщину в полном душевном смятении. Она сидит рядом со своим врагом; его голова покоится у нее на коленях, ее рука — у него на лбу. — Я не могла его убить, он ведь еще не рассказал мне, где тебя искать… — оправдывается она тихим голосом. — Зато теперь мне будет достаточно лишь пригрозить ему, что я повторю все это еще раз, — и он сразу же сознается. Она несколько часов прислушивается к бессвязному бормотанию Бенуа, надеясь услышать, как он признает свою вину. Однако он всего лишь повторяет имя своей жены. Он так и не приподнял завесу над событиями, происходившими в тот проклятый день — шестого января 1990 года. В тот холодный зимний день, когда в их с Орелией судьбе все перевернулось. Когда наступает утро и в подвал проникают солнечные лучи, Бенуа открывает глаза. Как и в первый день своего пребывания здесь, он прежде всего видит потолок. Бенуа пытается пошевелить головой, пальцами, ногами. Но у него ничего не получается. Его тело совсем не подчиняется командам, поступающим из его мозга, окутанного горячим, обжигающим дымом. А может, он уже умер? Нет, все намного хуже: его похоронили заживо. Этот кошмар преследовал его с детских лет: ему много раз снилось, что он просыпается и обнаруживает, что лежит в заколоченном гробу. Этот жуткий сон, по-видимому, был вещим. В его поле зрения появляется Лидия; она наклоняется над ним, измученным до изнеможения. Бенуа удается различить ее золотисто-янтарные глаза, огненную копну волос, лицо с белоснежной кожей. — Ты узнаешь меня? — шепчет она. Да, он ее узнает. И если она находится рядом с ним, это значит, что «клетка» открыта и у него есть шанс вырваться отсюда, чтобы вернуться к Гаэль и Жереми. Бенуа, совершая сверхчеловеческое усилие, медленно поднимает правую руку, хватает Лидию за ее тонкое горло и пытается его сдавить. Но у него уже совсем нет сил, и его рука вяло падает на грудь. — Бесполезно, Бенуа… Ты сейчас слишком слабый. Это из-за противоядия… Я дам тебе возможность отдохнуть. Я вернусь в конце дня. Лидия укутывает его бесчувственное тело одеялом. — Я вернусь, чтобы услышать то, что ты должен мне сказать. Когда ты снова сможешь говорить… Она закрывает дверь, и сердце Бенуа сжимается от отчаяния. — Да, кстати… С Рождеством, Бен! То приходя в сознание, то снова теряя его, Бенуа не замечает, как течет время — час, другой, третий… Только когда уже начинает темнеть, он просыпается. Полностью просыпается. Ему требуется целая четверть часа, чтобы подняться с пола и сесть спиной к решетке. Еще одна четверть часа — чтобы встать на ноги. Еще одна — чтобы доковылять до умывальника, выпить около полулитра воды и вернуться на уже ставшее для него привычным одеяло. Несмотря на то что Лидия напичкала его расслабляющими средствами, его тело кажется ему сухим, потрескавшимся бревном. Внутри живота — неприятное жжение, дыхание — слабое и прерывистое. Он все прекрасно помнит. Помнит о перенесенных им жутких страданиях, помнит о том, что говорила ему его мучительница. Он помнит, что ни в чем не признался. «Если я соглашусь с тем, что убил Орелию, мне конец». Загорается свет, и Лидия озаряет подвал своим блистательным присутствием. Несмотря на неприязнь к ней, Бенуа не может не признать ее красивой: телесная оболочка этой женщины идеально маскирует черствую душу. Она похожа на те ядовитые растения, от которых исходит приятный опьяняющий запах… — Теперь тебе лучше, Бен? Она, конечно же, предпочитает находиться по ту сторону решетки. Впрочем, Бенуа так слаб, что даже не сможет раздавить муху. Лидия прижимается к прутьям решетки прямо напротив Бенуа. — Думаю, теперь ты уже морально готов к тому, чтобы во всем сознаться, да? — Я никого не убивал… Это новое проявление упрямства на несколько секунд лишает Лидию дара речи. Она никак не ожидала, что он опять станет цепляться за свое вранье… Затем в ее груди начинает нарастать гнев. — Хочешь, чтобы я начала все заново?.. Чтобы я еще раз накормила тебя стрихнином? — Нет… Я хочу, чтобы все это прекратилось… Я хочу вернуться домой! Услышав эти слова, Лидия расплывается в злорадной улыбке. — Ты уже никогда не вернешься домой, дерьмо!.. Неужели ты этого так и не понял? Ты — гнусный убийца! Насильник и убийца! — Это неправда. Бенуа вдруг начинает плакать. Сначала он плачет очень тихо, а затем его плач перерастает в громкие рыдания. Лидия молча слушает, как он плачет, наслаждаясь столь долгожданным моментом. — Давай, Бен, поплачь… Тебе уже ничего другого не остается! Мучительные сомнения прошлой ночи улетучились. Лидия, опьяненная слабостью своего врага, снова рвется в бой. — Ты не мужчина! — кричит она. — Ты — дерьмо! Трус! Слабак! Ты — смердящий навоз! Бенуа молча лежит на одеяле, чувствуя на себе злорадный взгляд истязательницы. — И куда это только подевался наш полицейский-супермен? — ухмыляется Лидия. — А? Куда подевался майор Лоран, считавший себя настоящим героем? Да, он исчез. Его похоронили заживо. Воскресенье, 26 декабря, 3 часа ночи — Когда Орелию похитили, мы жили здесь… Бенуа, скрючившись, лежит в углу своей «клетки». Единственное, на что он сейчас способен, — так это слушать. Слушать свою мучительницу, у которой вдруг возникло непреодолимое желание излить ему душу — прямо посреди ночи. — Это наш фамильный дом… Я здесь выросла. Мои родители покинули этот дом через несколько месяцев после исчезновения Орелии. Они переехали жить в Безансон. Находиться здесь для них стало невыносимо… Понимаешь? — Да, понимаю. — Короче, мы переехали. Сейчас я не общаюсь с родителями… Меня с ними уже ничего не связывает… Они думают, что я больна. Думают, что после смерти Орелии я тронулась рассудком. Они хотели о ней забыть — походить в трауре и забыть! Они сами об этом говорили. Но Орелию нельзя забывать. У нас попросту нет на это права… Орелия часто бывала грустной… Я так никогда и не узнала почему. Она, казалось, догадывалась о том, что ее ждет… Она как будто с самого рождения знала, что ей суждено умереть юной… Очень юной… |