Онлайн книга «Дело испуганной машинистки»
|
– Разными выдуманными именами, которые в какой-то степени подходили к этим картинкам. – Так вы подписывали свои письма к нему? – Да, так. – И он подписывал свои письма к вам? – Да. Нарочито безразличным голосом адвокат спросил: – Нечто вроде «Вашего Принца» или «Сэра Галахада»? – Да. – «Принц Мечты» или «Зачарованный Принц»? Она вздрогнула: – Да… Все последние письма он как раз подписывал «Зачарованный Принц»… «Принц Шарман». – Где сейчас эти письма? – Я их уничтожила. – А известно ли вам, где те письма, которые вы писали ему? – Я… я их тоже уничтожила. Гамильтон Бергер подмигнул Мейсону: – Продолжайте, мэтр, у вас это здорово получается. – Каким образом вы их получили? – спросил он. – Я… я пошла в его квартиру… то есть в контору. – Так в контору или квартиру? – В контору. – Когда он там находился? – Я… когда я получила письма, он был там. Мейсон улыбнулся прокурору. – У меня все, ваша честь, но я оставляю за собой право продолжить перекрестный допрос по поводу этих писем. И я настаиваю на своем возражении. Свидетельница не может присягнуть, что они приходили от моего подзащитного. Она сама показала, что они были подписаны выдуманными прозвищами. Судья Хартли повернулся к девушке: – Эти письма вы получали в ответ на те, которые посылали? – Да, ваша честь. – Каким образом вы адресовали свои письма? – Джону Джефферсону в правление компании по добыче, обработке и экспорту алмазов. – На его южноафриканский адрес? – Да, ваша честь. – Вы отправляли письма обычной почтой? – Да. – И получали в ответ эти письма? – Да. – По их содержанию было совершенно ясно, что они написаны в ответ на посланные вами? – Да, ваша честь. – И вы их сожгли? – Да, ваша честь. – Возражение защиты не принимается. Обвинение может ввести содержание этих писем в качестве косвенных доказательств, – объявил судья. Гамильтон Бергер слегка поклонился судье и повернулся к свидетельнице: – Расскажите нам, что было написано в уничтоженных вами письмах. – Ну, он жаловался на свое одиночество, на то, что ему чужды люди, которые его окружают, что у него нет друга – девушки и… Господи, все это была ерунда: мне очень трудно все это объяснить. – Продолжайте. Постарайтесь, и все получится. – Мы выбрали тон… мы притворялись, будто это «переписка двух одинаково одиноких сердец». Скажем, он мне писал, какой он богатый и хозяйственный по натуре и какой из него получится отличный муж. Ну а я в ответ расписывала, какая я прелестная и домовитая… Нет, такие вещи так просто не объяснишь! – Необходим контекст, вы хотите сказать? – Совершенно верно. Нужно знать настроение, предысторию, иначе все выглядит поразительно тривиально и глупо. Именно поэтому я решила, что мне нужно получить эти письма обратно. – Что же было дальше? – Ну, наконец Джон Джефферсон прислал одно серьезное письмо. Он написал мне, что его компания решила открыть отделение в США и назначила его своим представителем, что контора будет находиться в нашем городе и что он с нетерпением ждет нашей встречи. – Что вы сделали? – Совершенно неожиданно на меня напала самая настоящая паника. Одно дело вести шутливую переписку с человеком, находящимся от тебя за тысячи миль, и совсем другое – встретиться с ним лицом к лицу. Я растерялась и перетрусила. – Продолжайте. – Он мне телеграфировал, каким поездом и в каком вагоне приедет, и я, разумеется, поехала на вокзал… И тут все пошло кувырком. – Что вы имеете в виду? – Понимаете, из того, что он мне писал, я составила о нем совсем иное представление… Конечно, глупо рисовать себе человека, которого никогда не видела; но я была о нем необычайно высокого мнения. Я считала его другом с большой буквы и при встрече была страшно разочарована. – Что было потом? – спросил Бергер. – Раза два или три я разговаривала с ним по телефону, и однажды вечером мы ходили в театр. – Ну и что случилось? Она еле заметно вздрогнула. – Он оказался совершенно невозможным, – произнесла она, посмотрев в сторону обвиняемого. – Он разговаривал со мной покровительственным тоном, отпускал дешевые комплименты. Он относился ко мне, как если бы я… он видел во мне… Я не чувствовала с его стороны ни уважения, ни внимания. Нет, этому человеку не нужны возвышенные чувства! – Ну и что же вы сделали? – Я сказала ему, что хочу получить назад свои письма. – Что сделал он? Она снова посмотрела на Джона Джефферсона: – Он сказал мне, что я могу выкупить их. – Как же вы поступили? – Решила во что бы то ни стало получить их. В конце концов, они были мои. Четырнадцатого июня я отправилась в контору в такое время, когда, я знала, ни мистера Ирвинга, ни мистера Джефферсона там не должно было быть. – Ну и что вы сделали? – Я вошла в контору. – Для чего? – С единственной целью найти свои письма. – Эти письма находились там? – Да. Он сам мне сказал, что они заперты в его столе, так что я могу прийти и получить их в любое время, если соглашусь на его условия. – Что было дальше? – Я не могла их отыскать… Я смотрела везде, выдвигала все ящики, и тут… – Продолжайте. – Отворилась дверь. – Кто был на пороге? – Обвиняемый – Джон Джефферсон. – Один? – Нет, со своим помощником Вальтером Ирвингом. Он заговорил со мной очень грубо, употребляя по моему адресу такие выражения, каких я прежде вообще никогда не слышала. – Что было потом? – Он попытался меня схватить. Я отступила назад, наткнулась на стул и свалилась на пол. Тогда мистер Ирвинг схватил меня за руки и поднял. Джефферсон стал обвинять меня в том, что я за ним шпионю и сую нос в чужие дела, на что я ответила, что пришла лишь за своими письмами. |