Онлайн книга «Трепет крыльев»
|
И подушка начинала пылать, все вокруг пылало, жар становился все сильнее и нестерпимее. — Если бы у тебя был ребенок, тебе бы не лезли в голову всякие глупости. — Он поворачивался ко мне спиной, и я с облегчением выдыхала в синие цветы — осторожно, тихо, чтобы не выдать себя, не разозлить его. — Если бы у тебя был ребенок, ты, конечно же, была бы совсем другой, — сказал он с упреком, когда я в очередной раз покупала прокладки. Он не ошибался. Я была бы другой. Я была бы не одна. Но я не могла устроить такое собственному ребенку. И он откладывал вечером на тумбочку Фолкнера, а потом поворачивался ко мне, засовывал мне руку между ног и говорил: — Ты опять не хочешь? К сожалению, он лежал ко мне не спиной, нет, и у меня вставали дыбом волоски на коже, и я молила Бога, чтобы муж этого не заметил. Я очень не хотела злить его — тон у него был холоден, как лед. Я не знала, что сказать, бедра сами собой сжимались от этого ледяного тона, он замораживал меня и там, внутри, хотя принадлежал не чужому человеку, а моему мужу, которого я поклялась не покидать до самой смерти. И я хотела умереть. Чтобы сдержать слово. Поэтому я притворялась, что сплю, и так, как будто ворочаясь во сне, пыталась отвернуться. Но он зажигал свет. Я щурила глаза, словно очнулась от крепкого сна, а он всматривался в меня нескончаемо долго и говорил: — Я же вижу, что ты не спишь. И его голос уже не был ледяным, в нем вибрировало предвестие силы, и я знала: через минуту он докажет мне, что я не сплю, что я хочу его, что мечтаю о том, чтобы он занимался со мной любовью, и я улыбалась непослушными губами, которые отказывались служить мне в такой важный момент. — Я не сплю, конечно, не сплю… Я поворачивалась к нему, чтобы это произошло поскорее. Чтобы его не уязвить. Чтобы он не ушел в другую комнату, чтобы не сидел там одиноко, и чтобы потом он не возвращался в постель, когда я, устав от полуночного бдения, вдруг засну и не проснусь, пока он рывком не вытащит меня на середину комнаты, как в предыдущую ночь, крича, чтобы я убиралась отсюда, и бормоча, что я его любовь, что он из-за меня наложит на себя руки, но сначала докажет, кто здесь главный, и что я не могу ему такое сделать, и я помню боль и его тяжелое тело, навалившееся на меня, и отпечатавшийся на спине след от кромки ковра. Поэтому я не защищалась от голоса своего мужа и склонялась над ним, вынужденная быть хорошей женой, и иногда это помогало — он не делал ничего, что могло причинить мне боль. А иногда нет. На этот раз, когда он уже был сверху, он посмотрел мне прямо в глаза и, видимо, разглядел то, что я так старательно пыталась скрыть, потому что сдавил мне горло и прохрипел: — Я убью тебя. Но не убил. Тогда еще нет. Я не понимала, что происходит. Сразу же после восхода солнца на мир опускались сумерки. Вроде бы ничего такого не происходило, вроде бы солнце светило, все вокруг сияло, искрилось, золотилось и серебрилось, но в каждой капле росы скрывалось предвестие темноты. Словно какой-то занавес отделял меня от остального мира. Я видела людей, слышала слова, но все это происходило только в двух измерениях. Третье измерение для меня внезапно исчезло. Мир стал плоским, как лист бумаги. Едва просыпаясь, я начинала бояться. Как он на меня посмотрит? Посмотрит ли вообще? Заметит ли меня? Или его взгляд легко скользнет сквозь мое тело и остановится на окне? — Помыть бы надо, — скажет он. Я поворачивала голову: струи дождя оставили на стекле следы. Да, надо бы помыть. Как же сильны должны были быть струи дождя, если они проникали в мою кровь и запросто делали меня прозрачной? Я переставала существовать. И должна была что-то сделать, чтобы вновь возникнуть. Я исчезала. Предикатив. Что это такое? Это слова «следует», «надо», «нужно». Осколки каких-то глаголов? Обломки? Обломки, которые вырастали до гигантских размеров и отнимали у меня жизнь, волю, радость… Надо выдержать. Следует идти на компромисс. Нужно быть взрослой. Раз я не услышала тревожных звонков раньше, значит, сама во всем виновата. Я так сильно хотела найти свою вторую половинку, что судьба дала мне ее. Нечего жаловаться. Но хорошая пара понимает друга друга с полуслова. — Ты видел?.. — …Вот умора, смотри, она точно из немого фильма… — …Братья Маркс [10]. — А походка, как у Чарли Чаплина! — Разве ты знаешь, как ходил Чаплин? — Покажи. — Нет, пожалуй, так. И дружный смех, а маленькая пожилая дама в манто и элегантной шляпке довоенных времен движется в сторону автобусной остановки, опираясь на зонтик, и мы выделили ее из толпы нашей общей ассоциацией, нашим общим смехом, обращением к тому, что нам обоим хорошо известно, нашим желанием развлечься. А мы? А я? На ужине по случаю именин (Никаких гостей, мы же хотим побыть вдвоем, правда? Нам никто не нужен, ведь другу друга есть мы) мы сидим за столиком, перед нами рыба в лимонном соусе, поданная официантом, — отличный, нежный морской язык, и соус превосходный, я бы не сумела ничего подобного приготовить дома… И кислое лицо моего мужа. — Посредственная рыба, очень посредственная. — А мне нравится, — говорю я неосторожно. Нелояльно. Ему наперекор. А ведь могла бы поддакнуть, что мне мешало? — Вы видели новый фильм братьев Коэнов [11]? — Великолепный, правда? Мы были в восторге. Нет, неправда, он очень красивый, но… Насилие с начала и до конца света, и неважно, что они развлекают меня, зрителя, какими-то аллюзиями, неважно, что изначально, по сценарию, храбрый главный герой перестает быть главным, — нет, мне фильм не понравился, я от него не в восторге. И я поддакиваю. Потому что мне пришлось измениться. Не перечить. Не настаивать на своем. Компромисс для хорошего семейного союза необходим. |