Онлайн книга «Трое»
|
– А призрак? – Будешь клубнику? – Да, спасибо. – Со сливками? – Без. Про призрака не расскажешь? – Расскажу, как только сам пойму. Стоял июнь, и клубника была превосходной. – А кого ты любишь? – спросил Дикштейн. – Ну… – Она задумалась на минуту, затем опустила ложку. – Ой, знаешь… Кажется, тебя. Господи, что со мной?! Зачем я это сказала? Да какая разница, ведь это правда! Но как так вдруг? Она не знала как, зато знала, когда это случилось. Дважды ей удалось заглянуть к нему в душу: когда он рассказывал о фашистах в Лондоне тридцатых годов и когда упомянул про мальчика-сироту; оба раза Нат сбросил маску. Суза ожидала увидеть маленького, испуганного человечка, съежившегося в углу, а Нат оказался цельным, решительным и уверенным в себе. В тот момент от него исходил мощный запах силы, от которого кружилась голова. Странный, загадочный, манящий… Ей хотелось сблизиться с ним, проникнуть в его мысли, узнать его тайны; она жаждала прикоснуться к его худощавому телу, почувствовать его крепкие объятья, поймать отблеск страсти в его печальных карих глазах. Ей хотелось любви – его любви. Никогда раньше с ней такого не было. Дикштейн понимал, что все это неправильно. Пятилетняя девочка привязалась к доброму дяде, умеющему разговаривать с детьми и кошками, – и теперь он пользуется старой детской привязанностью. Он любил Эйлу, но она умерла. Отношения с ее дочерью, похожей на нее как две капли воды, выглядели очень нездорово. К тому же он еврей – и не просто еврей, а израильтянин, да еще и агент «Моссада». Уж кому-кому, а ему никак нельзя связываться с арабкой по крови. Если красивая девушка влюбляется в тайного агента, он должен тут же спросить себя, на чью разведку она работает. Каждый раз, когда женщины проявляли к нему интерес, Дикштейн пользовался подобными предлогами, чтобы держать их на расстоянии. Рано или поздно они все понимали и уходили, разочарованные. То, что Суза атаковала его быстрее, чем успели сработать защитные механизмы, вызывало еще большее подозрение. Все это было неправильно. Но какая разница… Они взяли такси и отправились на квартиру к ее друзьям. Те как раз уехали на выходные, и она пригласила его войти; с этого и начались все проблемы. Стоя в маленькой прихожей, он схватил ее за плечи и грубо поцеловал. Она взяла его за руки и положила себе на грудь. – О боже… – простонал он. «Ну да, это я уже видела, – цинично подумала Суза. – Сейчас он, якобы ошеломленный моей красотой, возьмет меня почти силой и через пять минут захрапит. – Оторвавшись от его губ, она взглянула в большие карие глаза и поняла: что бы он ни делал, все будет искренне. Суза повела его в маленькую спальню в задней части квартиры. Она ночевала здесь так часто, что считала эту комнату своей; в шкафу даже лежали ее вещи. Присев на краешек кровати, Суза сняла туфли. Нат стоял в дверях и молча смотрел на нее. – Разденься, – сказала она, улыбаясь. Он выключил свет. Она почувствовала, как в животе запорхали легкие бабочки возбуждения, смешанного с любопытством. Кто же он такой на самом деле? Кокни-израильтянин; сорокалетний подросток; тощий, но сильный, как лошадь; немного робкий и неловкий внешне, но внутри угадывался стальной стержень. Интересно, каков он в постели? Суза забралась под одеяло, растроганная тем, что он предпочитает заниматься любовью в темноте. Нат лег рядом и поцеловал ее, на этот раз нежно. Она обняла его худощавое, крепкое тело и приоткрыла рот навстречу его поцелуям. Помедлив, он отозвался, и стало понятно, что он уже позабыл – или никогда и не знал, – как это делается. Нат нежно касался ее кончиками пальцев, словно исследователь; нащупав упругий сосок, удивленно выдохнул. В его ласках не было небрежной уверенности, свойственной ее бывшим любовникам, – он вел себя как… как девственник. Эта мысль позабавила ее, и она улыбнулась в темноте. – Какая у тебя красивая грудь, – сказал он. – У тебя тоже, – ответила она, гладя его ладонью. Волшебство проникало в каждую клеточку тела, и она полностью погрузилась в ощущения, прикасаясь к его шероховатой коже, вдыхая слабый мужской запах. Внезапно, без всякой видимой причины в нем произошла перемена. Сперва она подумала, что ей показалось, – он продолжал ласкать ее, но теперь уже чисто механически, явно думая о чем-то другом. Суза уже решила заговорить об этом, как вдруг он отстранился от нее и сказал: – Я не могу. Она испугалась, но не за себя – уж на твою-то долю, девочка, выпало немало мужских достоинств – и вялых, и деревянных, – а за него. Что он чувствует сейчас? Стыд, досаду, горечь поражения? Она обняла его крепко, отчаянно. – Только не уходи, пожалуйста! – Я не уйду. Суза хотела было включить свет и посмотреть ему в глаза, но поняла, что сейчас не время. Она прижалась щекой к его груди. – Ты женат? – Нет. Она легонько лизнула его шею. – Может, ты испытываешь чувство вины? Например, из-за того, что я – наполовину арабка? – Вряд ли. – Или из-за того, что я – дочь Эйлы Эшфорд? Ты ведь любил ее, правда? – Откуда ты знаешь? – Я заметила, как ты о ней говорил. – А… Нет, никакой особой вины я не чувствую. Хотя кто знает, доктор… – М-м-м… Он постепенно вылезает из своей раковины, подумала она, целуя его грудь. – Можно один вопрос? – Давай. – Когда ты последний раз занимался любовью? – В сорок четвертом. – Не может быть! – воскликнула она с неподдельным изумлением. – Это первая глупость, которую ты сморозила. – Я… Да, ты прав, прости. – Она помедлила. – Но почему? Он вздохнул. – Я… я не могу об этом говорить. – Но ты должен! Суза протянула руку и включила прикроватную лампу. Дикштейн закрыл глаза, защищаясь от яркого света. – Слушай, – сказала она, приподнимаясь на локте, – мы оба – взрослые люди, на дворе шестидесятые: нет никаких запретов, никаких ограничений, можно пробовать все, что ты хочешь. – Дело не в этом. – Его глаза все еще были закрыты. – И не надо замалчивать свои проблемы: если ты боишься, или тебе противно, или тебя возбуждает что-то конкретное, просто скажи! Нат, я ведь впервые в жизни призналась в любви! Поговори со мной, пожалуйста! |