Онлайн книга «Слёзы Шороша»
|
– Добрый день, – сказал он слабым голосом. – Выходит, не совсем добрый, коли на ногах не стоишь, – сказала женщина с большими зелёными глазами («да, бабушка моей колдуньи») и иссиня-чёрными волосами. – Глотни настойки грапиана – вот, Лэоэли принесла. Дэниел приподнялся и отпил из чашки прохладного горьковатого напитка и сразу почувствовал, как по жилам его побежала огненная сила. Через несколько мгновений ладони его и стопы будто запылали. – Круто! – сказал Дэниел и поднялся на ноги. – Я Дэн. – А меня зовут Раблбари. Я бабушка Лэоэли. – Красивое имя, и красивое лицо. Нет, похоже, наоборот: красивое лицо и красивое имя, – соскочило с языка Дэниела то, что только что попросилось на язык, и мысль не успела вклиниться в этот процесс. – А глаза наполнены печалью. Отчего глаза Раблбари так печальны? – Дэн, может, ты присядешь? – Лэоэли указала на кресло. – Нет, Лэоэли, мне не за чем присаживаться… Лэоэли?! – Дэниел как-то странно посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на Раблбари, потом – снова на неё. – Я крашу волосы. Цветочным и древесным настоями, – сказала Лэоэли в ответ на его удивление, – чтобы не быть той, которую ты назвал колдуньей. – Зеленоглазкой? Так она всё-таки прячется в тебе? – Третьего дня я видела её в зеркале… – Ну и какая она? – Какая она, сам поймёшь… если захочешь. Раблбари покачала головой, дивясь болтовне внучки и её гостя. – Дэнэд, Лэоэли, давайте-ка я вам чаю с ватрушками принесу. Лэоэли посмотрела на Дэниела. – Спасибо, Раблбари. От ватрушек не откажусь, – сказал он. – Бабушка, тогда накрой нам в столовой. Когда Раблбари вышла из гостиной, Лэоэли спросила Дэниела: – У тебя падучая? – У меня? Да нет у меня никакой падучей. Просто голова закружилась. Ты же сама сказала, голова закружится. – Ну, сказала… так. Про подсвечники сказала: они кругом – голову норовят закружить. – А может, это не они такие коварные? Может, это твоя зеленоглазка наколдовала?.. Не обижайся. Ты что, обижаешься? Я ведь несерьёзно. – Я знаю. Но чувств ты всё-таки лишился. Тебе к Фэлэфи надо: она от всяких хворей исцеляет. – Лэоэли, я не болен. Правда… А вот рисунки какие-то… Это от них у меня, – Дэниел усмехнулся, – падучая случилась. – Дэн, с этим нельзя шутить. – Ты как моя бабушка: про смерть нельзя шутить. – Ты говоришь, от рисунков чувств лишился? Дэниел заметил, что Лэоэли что-то задумала. – Уверен, что от рисунков, – ответил он. – Ты не поверишь… только не обижайся… – Вот ещё. Фэрирэф пусть обижается. Ну, что? – Они… Нет, не стану говорить. – Ну и не говори. Давай лучше проверим: подойдём к ним поближе и посмотрим, что будет. Вместе подойдём. Дэниел глубоко вдохнул и шагнул к камину. – Подожди! – остановила его Лэоэли. – Сначала чаю попьёшь. – Подумала?.. – Да, подумала. – Зря подумала. Это не от голода – у Малама не проголодаешься. Давай всё-таки приятное на потом оставим. Дверь из столовой в гостиную открылась. – Дэнэд, Лэоэли, идите чай пить. – Идём, бабушка. Только руки помоем, – ответила Лэоэли, а потом сказала Дэниелу: – Само решилось, что сначала, а что потом. Дом Фэрирэфа почти не отличался от того, в котором жил Семимес со своим отцом. Он был побольше, попросторнее и убранством побогаче. И Дэниел уже понимал, что в этом коридоре не заблудишься и, больше того, угадывал, куда ведёт та или другая дверь… Ватрушки Раблбари были настолько хороши, что Дэниел, поначалу наметивший съесть одну, уплёл целых три. – Теперь парню из Нет-Мира никакие рисунки не страшны, – сказал он, когда снова оказался в гостиной. – Ты же говорил, это случилось не от голода, – Лэоэли подошла к стене с рисунками. – Встань рядом со мной. – Боишься, упаду? Лэоэли промолчала в ответ. Дэниел встал около неё, и они, в лёгком расположении духа, принялись рассматривать то, что превратилось когда-то в знаменитые дорлифские часы… – Видишь? – вдруг настороженно, полушёпотом спросил Дэниел. – Не вижу. Не вижу ничего такого, что заставило бы меня говорить шёпотом. – Они чувствуют меня! Они оживают! Они что-то говорят! Но я не слышу, не слышу их! – Кто оживает, Дэн? Цифры что ли у тебя оживают и говорят с тобой? – в голосе Лэоэли звучало недоверие. – Или стрела сорвалась с насиженного места и полетела, словно ферлинг, чтобы с парнем из Нет-Мира поболтать? – Узоры… на рисунках, – уже каким-то ослабленным голосом ответил Дэниел. – Их кто-то… рисует… и они… хотят мне сказать… – Где? Где? Покажи! Ткни пальцем! – раздражённо сказала Лэоэли и повернула голову к нему. – Дэн! Да ты бел как молоко! Ты сейчас упадёшь! Дэниел пошатнулся – Лэоэли подхватила его под руки и помогла ему дойти до кресла. Он опустился в него так, как будто забыл про свои ноги. – Ты пугаешь меня, Дэн! Давай я бабушку позову, а сама за Фэлэфи сбегаю. Дэниел отрицательно помотал головой. Потом подобрал ноги, которые не весть как растянулись между полом и креслом. Потом сказал: – Нет, Лэоэли, не надо бабушку звать. Ни ту, ни другую. Мне уже лучше. Силы возвращаются ко мне. Видишь, и ноги вернулись на своё место. – Тогда не смотри больше на эти рисунки! – Я уже не смотрю… Но почему эти узоры отнимают у меня силы?! Почему?! – Нет! Это ты придумываешь! Рисунки тут не при чём! Я не люблю Фэрирэфа! Но рисунки тут не при чём! И всё равно тебе надо к Фэлэфи! – Пойдём? – Дэниел притворился, что поддался уговорам. – Пойдём. – На площадь часы смотреть, – с усмешкой продолжил Дэниел. …Дэниел и Лэоэли стояли перед часами. Они приберегли часы на конец первого дня их знакомства. До этого было лучезарное слузи-дерево, до него – оранжево-зелёные улицы Дорлифа… Они отложили встречу с часами до наступления сумерек… чтобы увидеть, как светящийся камень, до краёв напитанный светом неба, начнёт отдавать его ослепшему пространству… как время, заключённое в круге циферблата, окутает тайна, рождённая игрой тьмы и света… как взгляд серебристого ферлинга, стоявшего на страже мерного хода жизни, суровый, но спокойный в свете дня, тронет свет цвета крови и пробудит в нём воинственность и ярость… – Часы заводит особый человек? – спросил Дэниел. |