Онлайн книга «Слёзы Шороша»
|
– Мог бы догадаться, кто этот особый человек. – Да я догадался. – Каждую ночь в самый безлюдный час, около четырёх ночи, Фэрирэф берёт с собой лестницу и Родора и отправляется на площадь. – Тяжело таскать туда и обратно лестницу, – заметил Дэниел. – Думаю, для него нет большего счастья, чем эти ночные встречи со своим детищем, – с обидой в лице сказала Лэоэли. – А лестницу носить вовсе не тяжело: это очень лёгкая раскладная лестница. Её смастерили для Фэрирэфа лесовики… как и часы… Однажды Фэрирэф разбудил меня и попросил пойти с ним. И я сама несла лестницу и сама заводила часы. Фэрирэф дал мне ключ и уговорил меня подняться наверх. Я делала то, что он говорил, вовсе не трудные вещи: открыла дверцу с той стороны столба и поворачивала колесо завода вправо до тех пор, пока оно поддавалось… Когда я спустилась, Фэрирэф сказал, что, если с ним случится несчастье, я должна буду заводить часы… Но я не буду: не хочу зависеть от воли Фэрирэфа… Ну что, насмотрелся? Голова не кружится? – Кружится, – Дэниел ответил так, как будто этот вопрос спрашивал его о том, о чём он хотел сказать, но не знал как. Лэоэли пристально посмотрела на него… – Врёшь. – Не вру. Так никогда ещё не кружилась. – Тогда смотри не упади. – Не упаду… Я только взлетел… и меня несёт в неведомую высь. – Раньше так высоко не взлетал? – Никогда. Сердце Лэоэли вдруг откликнулось на какой-то непонятный зов, сбилось с ровного ритма и побежало так быстро, и шаги его были так оглушительны, что она испугалась… и, спасаясь от них, сказала то, чего сама от себя не ожидала: – Солнце не пускало? Дэниел повернул голову к Лэоэли и как-то странно посмотрел на неё. – Где… солнце? – спросил он. – Где твоё солнце? Лэоэли, только теперь услышав собственные слова, всполошилась, закрыла рот рукой и побежала прочь… Дэниел – за ней. Он быстро догнал её и поймал за руку – она остановилась и, задыхаясь больше от волнения, чем от бега, прошептала: – Ты никому не скажешь об этом! Дэниел, торопясь, будто от этого что-то зависело, достал из кошеля Слезу и показал Лэоэли (так он хотел помочь ей оправдаться перед самой собой за опрометчивое слово). – А ты об этом, – сказал он. Лэоэли взяла Слезу. – Ты не шутил, – тихо сказала она. – Теперь я знаю – ты не шутил. – Не шутил. – Красивая. Возьми. Давай не будем больше говорить об этом. Дэниел убрал Слезу. – Я только подумал… – Что? – Я подумал, что я мог бы сказать об этом Мэту. – Ладно, Мэту можешь сказать… Проводи меня. Некоторое время Дэниел и Лэоэли шли молча. Потом Лэоэли стала рассказывать. – Девять лет назад… – Лэоэли задумалась, потом продолжила: – Это был счастливый день. Я запомнила его на всю жизнь. Я не знала тогда, что больше таких дней у меня не будет… Я, отец и мама (тогда я ещё не водила дружбу с колдуньей-зеленоглазкой) отдыхали на озере, на озере Верент. Ты ещё не ходил на озеро? – Нет. – Хочешь, после праздника вместе пойдём? – Да, – ответил Дэниел: он не мог огорчить её правдой. – Мы катались на лодке, купались, играли… Я была счастлива. Когда мы вернулись, мама сразу пошла в дом. А мы с отцом присели на ступеньках крыльца: мне хотелось продлить этот день, продлить чувства, которые он вызвал во мне, и не хотелось закрываться от него дверью. (Когда закрываешь дверь, часть тебя остаётся по ту сторону). Мы сидели на крыльце, как вдруг из сада донеслись голоса: один – Фэрирэфа, а другой… я не узнала. Но отец не ушёл сразу: что-то удержало его, что-то в их разговоре, Фэрирэфа и того другого. Отец насторожился и приставил палец к губам, и я сидела тихо. Я не понимала, о чём они говорят, но невольно что-то запомнила… Напряжение разговора нарастало. Фэрирэф почему-то закричал. Его возмущение было громче его голоса, это слышалось. Несколько раз он произнёс слово «Пасетфлен». Тот другой не кричал – он смеялся. В голосе же его было больше силы, чем в надрывном крике деда. Тот другой сказал, что он уверен в том, что пленник вернётся, и тогда все могут узнать правду… Поначалу я не придала никакого значения ни этим словам, ни всему подслушанному мной и отцом разговору… хотя какая-то тревога зародилась во мне. Вечер же, проведённый с бабушкой, её расспросы об озере и моя болтовня прогнали её. Я уснула быстро, но вскоре пробудилась из-за страшного сна. Я вышла в коридор, чтобы позвать маму, и услышала голоса: в гостиной ссорились отец с Фэрирэфом… Я думаю, что смерть отца и матери как-то связана с теми двумя разговорами, в саду и в гостиной. Вот почему я не люблю Фэрирэфа… Дэн?.. А ты ведь знал, что мои родители погибли? – Да. – Семимес сказал? – Да. – Мы пришли, ты заметил? – Да. – Мне надо идти. Дэниел промолчал. – Думала, ты снова скажешь «да». – Мне жаль, – сказал Дэниел. – Чего тебе жаль, Дэн? – Мне жаль расставаться с этим днём, как было жаль тебе расставаться с тем твоим днём. – Приходи завтра украшать Новосветное Дерево. Я буду там… Что молчишь?.. Спасибо тебе, Дэн. Дэниел вопросительно посмотрел на Лэоэли. – За то, что разглядел её во мне. До завтра, – сказала она и, повернувшись, побежала к дому. Дэниел пошёл по улице, не зная, куда ему идти дальше… – Добрый человек! – ухватившись за нечаянную мысль, Дэниел окликнул дорлифянина, который, миновав его, успел отдалиться шагов на десять. Тот оглянулся и остановился. Дэниел приблизился к нему. – Добрый человек, – повторил он, – как мне найти дом Фэлэфи? Я нездешний, первый день в Дорлифе. – Вижу, что нездешний – наш бы не спросил, как дом Фэлэфи найти, всякий знает этот дом. Хворь одолела, или по какой другой надобности? – Да вот что-то целый день голова кружится, – и соврал, и не соврал Дэниел. – Это-то, может, и не хворь – голова кружится. Однако Фэлэфи покажись – её руки точно скажут, хворь или не хворь. Ты иди, как шёл. Четвёртый дом по левую руку её будет. Дойдёшь сам-то? – Спасибо, дойду. – Ну, тогда здоровья тебе… и не горюй. «Дэн-Грустный», – вспомнил Дэниел прозвище, которое дал ему Гройорг, и усмехнулся. Возле дома Фэлэфи в свете окна возился с длинной деревянной… кажется, не лодкой… похоже, кормушкой… определённо кормушкой для ферлингов (рядом сновал серебристый ферлинг, то и дело останавливаясь, чтобы опробовать изделие клювом) человек немалых размеров. Пёс, лежавший поблизости, не поднимаясь, зарычал – это он предупредил незнакомца, что всё видит и слышит. |