Онлайн книга «Женщина и доктор Дрейф»
|
Он начал точно с того места, где они остановились: — Да, барышня, это, должно быть, очень неприятное воспоминание, я имею в виду костер, но ведь все наконец закончилось, не так ли? — Да…но…да, верно, это закончилось. Она говорила не слишком убежденно, но Дрейф был достаточно профессионален, чтобы совершенно хладнокровно этого не заметить. — И что же за всем этим последовало? Он снова неохотно окунул перо в кроваво-красные чернила. — Да, вначале меня словно вообще больше нет, а время идет, мир и времена меняются, домишки превращаются в дома, а затем в большие города с широкими улицами, вокруг уже не какие-то болотистые деревеньки и навозные кучи, и плохо одетые дураки, а вроде бы какой-то дворцовый покой! Слово «покой» она произнесла с глубочайшим убеждением, словно читая вслух из какой-то книги, в которой оно было написано старинными буквами с завитушками. — Покой? — Покой! — Просторный, тесный, заплесневелый, подземный, с крысами? Так, так, нельзя ли немного точнее, ведь существует множество видов покоев! Лицо женщины снова приобрело слегка страдальческое выражение. Словно она на какое-то мгновение потеряла связь и должна была подумать, к какому времени относится этот покой. — Да, он не очень большой, доктор, и, похоже, заброшенный, но никаких крыс там нет, и, вообще-то, он красивый: такая напыщенная архитектура, на стенах большие зеркала в золоченых рамах, на потолке хрустальные люстры, от них по нему рассыпаются отсветы дневного света, проникающего через распахнутые двери террасы, а пол там в шахматную клетку, доктор, и большой очень красивый камин, а в камине горит невысокое пламя, мне кажется, что я вижу облачко мотыльков, вылетающих из языков пламени, но не обращайте на это внимания, доктор, это, должно быть, галлюцинация! — А что вы там делаете? У этой постепенно прорастающей в женщине новой личности голос стал надменным, важным. Она произносила каждый отдельный слог подчеркнуто правильно, вежливо и учтиво, однако снисходительно и называла Дрейфа уже не доктором, а господином. — О, ничего, господин. — Ничего, совершенно ничего? Вы что, не дышите и даже не живете, вы что, мертвая и лежите в открытом гробу, одетая в саван и погребальные перчатки, так в чем же дело? — О, господин, что вы говорите, разумеется, я живу, но в основном я просто сижу здесь, на стуле, совершенно неподвижно! Дрейф записывал все это упрямо разбрызгивающимися красными чернилами, а на улице капли дождя падали все чаще, и госпожа Накурс все еще стояла в кухне, молча уставившись на дымящийся бифштекс, горошек и картофель. — А за окном, я полагаю, лето, господин, я вижу это по зелени сада, по растениям в полном цвету и по жаре, дрожащей над туманными полями вдали, я понимаю это также потому, что слышу грубый мужской смех среди деревьев, и здесь внутри тоже жарко, господин, дьявольски жарко! Она повернула голову, вытянула шею, оттянула пальцами ворот платья, будто стараясь впустить побольше воздуха, а Дрейф быстро вскинул глаза, прислушался, ошеломленно огляделся, наморщив лоб, потому что мог поклясться, что слышал, как в приемной жужжит муха, но нет, он покачал головой и снова погрузился в недра анализа: — А какие чувства вы испытываете по отношению к этим мужчинам? Женщина перестала оттягивать ворот платья, а голос ее теперь сделался еще более придушенным и высокомерным: — Я ненавижу их. Вот как, они, значит, дошли до бесконечных просторов пустыни под названием «ненависть к мужчинам»! А он как раз сидел и думал, когда же они до нее доберутся и в каких краях она расположена, а пустыня-то тут как тут! Такая явная, распахнутая и совершенно безграничная! Однако теперь ему следовало продвигаться осторожно: — Так вы говорите, что ненавидите их? Дрейф с раздражением заметил, что пальцы его сделались красными от чернил, и в отчаянии попытался вытереть их о подкладку письменного стола, но единственным следствием его действий было то, что подкладка тоже испачкалась. — Может быть, они что-то вам сделали? Насмехались над вами или причинили физическое увечье? Он отложил перо, снова открыл левый ящик письменного стола и достал оттуда маленький, жалкий, потертый карандашик, но лишь только он надавил грифелем на бумагу, как тот сломался. Как нарочно, проклятье! Женщина же продолжала с дивана уже гораздо более кислым тоном: — Нет, господин, я не могу прямо утверждать, что они мне что-нибудь сделали, только я все равно их ненавижу! Ненависть, ненависть и снова ненависть, да, именно такие свойства имеет женская психика: ненависть, презрение, высокомерие, заносчивость, гордость (в душе стареющего доктора вновь пробудились болезненные воспоминания о злом смехе барышни Агнес, тогда в парке). Он отложил карандаш и снова взялся за деревянную ручку со стальным пером и обмакнул ее в ненавистные красные чернила… — А там они… Женщина теперь говорила с такой горечью, что Дрейфу ее голос казался штопальной иглой, которую все глубже загоняли ему в голову. Он завертелся, пытаясь избежать боли, и пропищал: — Кто «они», барышня, кто же, Боже ты мой, я, может статься, аналитик, но мыслей не читаю! — Мужчины, господин, — ответила она с ледяным холодом (и при этом каким-то странным образом сделала ударение именно на слове «господин»). — Они там играют, прыгают, носятся во все стороны, словно шаловливые дети, бросаются камнями в золотых рыбок в пруду, тайком рвут ананасы в оранжерее, что хотят, то и делают, |