Книга Женщина и доктор Дрейф, страница 20 – Маре Кандре

И пока женщина лежала на диване, переживая внутри себя мучительную смерть от чумы в 1706 году,

слышны были приглушенные, но суровые приказания Дрейфа:

— Накурс, Накурс,

соблаговолите впустить пациентку,

что там еще,

ужин,

бифштекс,

да поставь же ты их пока в духовку!

— Извините меня…

Он снова уселся за письменный стол.

На улице хлестал дождь, а ветви почерневших деревьев били в окно, расположенное прямо за спиной доктора Дрейфа.

— Можете продолжать.

Он склонился над столом и читал свои записи вслух:

— …«невероятно»…

— …«бесконечно»… — отвечала женщина до странности нейтральным, лишенным какой-либо интонации голосом.

Угасло ее возбуждение, а с ним и интерес, столь в мелких, странных деталях переданный существом, которое только что в ней обитало.

Дрейф усмехнулся и окунул перо в чернила:

— Простите, простите, барышня, я сейчас напишу правильно,

«БЕСКОНЕЧНО скучное существование…»

Он зачеркнул неверное слово и вписал правильное,

мельчайшими буквами,

точно над неверным словом в промежутке между строчками.

Сделав это, он с большим удовлетворением поднял глаза, с нетерпением ожидая, что анализ покатится дальше,

словно очень сложная машина.

Но женщина ничего не говорила

и, казалось, не думала продолжать.

Дрейф своим цепким взглядом ученого смог в этой стадии увидеть, что в нее уже вселяется новое существо или, во всяком случае, она находится в чувствительной фазе расщепления на старое и новое…

Поэтому он терпеливо подождал некоторое время, а потом откашлялся и с крайней осторожностью спросил:

— Вам, может быть, хотелось бы продолжить?

Прошла минута-другая молчания, во время которых было слышно закрывающуюся в коридоре дверь,

и приглушенное бормотание двух женских голосов

(один — постарше, а другой — значительно моложе, нежнее)

проникло сквозь солидную дубовую дверь в приемную доктора Дрейфа.

После некоторого размышления, тянувшегося по мнению Дрейфа целую вечность, женщина ответила,

жалким, тоненьким, слабеньким голоском маленькой девочки:

— Я не знаю, хочу ли я об этом говорить, доктор,

это связано со слишком большим унижением.

Дрейф, услышав этот тон, в котором невозможно было ошибиться, немедленно понял, о чем идет речь, и чуть загадочно улыбнулся самому себе.

Чтобы внести во все это окончательную ясность,

на случай, если он, несмотря ни на что, все же ошибся,

он решительно, но мягко указал ей:

— Барышня, я знаю, как вам трудно, но подумайте о том, какое облегчение вы испытаете, итак — перед нами теперь новое существо?

— Да.

Ответ ее, однако, прозвучал как бы со стороны.

А физически она выглядела гораздо более худой, чем прежде.

Казалось, грудь ее запала, черты лица утончились.

— Вы молодая или старая?

— Молодая.

Теперь она словно выдыхала каждое слово.

В приемной тотчас же стало очень холодно, и разве не вылетало изо рта Дрейфа облачко ледяного пара?

Он нажимал на нее далее, не обращая внимание на сопротивление, которое было ей к лицу, будучи аналитиком, заходил все дальше и глубже:

— 20, 19, 18, 17, 16, 15, 14?

— 13, да, скорее всего 13.

Дрейф засопел.

Женщина побледнела.

Наружная сторона стеклянных банок, застекленные свидетельства в рамках и огромные очки Дрейфа подернулись легкой дымкой,

но все произошло тихо, незаметно,

так что это едва заметили оба участника беседы.

— Хотелось бы уточнить,

где именно вы сейчас находитесь?

Тут она взяла разбег, помедлила и наконец ответила ему тише прежнего,

голосом, который, казалось, не относился более ни к какому телу:

— В лесу, доктор.

За этим последовала долгая, продолжительная тишина, которая действительно в былые времена могла заполнить целый лес

(а сконцентрированная в этой душной комнатушке, она была почти невыносимо тягостной и глубокой).

Дрейф вздрогнул, а женщина медленно,

слово за словом,

несмотря на огромное внутреннее сопротивление,

выдавила из себя:

— Там пять мужиков.

Так-так, теперь у него не было никаких сомнений!

Этот случай несомненно следовало отнести к категории «половые посягательства»!

Явление, которое в трудах Попокоффа очень метко и необыкновенно выразительно было определено словом:

глупости!

Как хорошо, теперь Дрейф мог на некоторое время отложить ручку и, немного откинувшись назад,

подумать о другом, чтобы рассказ катился сам собой,

так как он не имел никакого значения,

а главное — его не надо было записывать,

ведь это же всего лишь фантазия!

Дело в том, что в Нендинге их научили, что любое утверждение о посягательствах со стороны одного, или нескольких мужчин, или со стороны всего мужского племени,

если даже оно относилось к детским или юношеским воспоминаниям и отошло в историю,

всегда, всегда,

без малейшего исключения,

следует рассматривать как результат подавленных извращенных желаний самой женщины

и что толковать его следует только как подавляемые желания и мечты.

И пока не найдено средство полностью удалить из тела женщины все, относящееся к полу, утверждения о посягательствах, которым женщины якобы подверглись, будут литься из глубин женщин неиссякаемым потоком,

мужчин будут обвинять то в одном, то в другом,

но они, психоаналитики, не должны поддаваться обману!

И профессор Попокофф доказал свой тезис на черной доске с помощью длинного ряда очень сложных расчетов,

и они были правильными,

ибо Дрейф много ночей не спал, считал,