Книга Город Лестниц, страница 114 – Роберт Джексон Беннетт

Тут Волька срывается на свирепое рычание – Шара видит желто-коричневые зубы.

– Мне было видение: часть Мирграда – истинного Мирграда, Божественного Города – сохранилась, и вы не сумели до нее добраться! Она скрыта от вас! Она скрыта ото всех! И тогда я узнал, что есть еще надежда для моего народа. Я увидел свет во мраке, спасение, ожидающее святых и бодрствующих. Я мог вернуться, дабы избавить нас от плена. Нужно лишь пробраться к нему. Найти его. И освободить. Нашего Отца. Нашего пропавшего Отца.

– Все как в прежние добрые времена, – бормочет Воханнес. – Чуть что – бегом к папочке…

Блаженная радость разом смывается с лица Вольки.

– Заткнись! – рычит он. – Заткнись! Заткни свою грязную пасть, предатель!

Воханнес молчит.

Волька смотрит на него, дрожа от ярости.

– Твой… твой рот осквернен! Чего касались твои губы, грязное ты отродье? Чьей плоти? Женской? Мужской? А может, детской?

Воханнес закатывает глаза:

– Батюшки, какое дурновкусие…

– Я всегда знал, что ты уродец, – цедил Волька. – Ты всегда им был, маленький Во. Что-то в тебе было неправильное – проглядывало некое несовершенство, которое следовало вырвать с корнем, как дурную траву…

Воханнес с равнодушным видом втягивает сопли и вытирает нос.

– И что же, ты даже не попытаешься оправдаться?

– А нужно? – искренне удивляется Воханнес. – Вообще-то я считаю, что мне оправдываться не в чем.

– Отец согласился со мной. Ты знал это? Однажды он сказал мне, что хотел, чтобы вы с матерью умерли, не пережив родов! Сказал, что это избавило бы его от бремени – от слабовольной жены и слабака-сына!

Воханнес сохраняет бесстрастный вид. Только кадык на шее дергается.

– Это откровение, – говорит он, – нисколько меня не удивляет. Очень в духе батюшки. Он всегда был такой милый и добрый…

– Треплешь грязным своим языком отцовское имя? Хочешь, чтобы я возненавидел тебя сильнее? Так знай – это невозможно!

– Срать я хотел, – четко и раздельно отвечает Воханнес, – на отцовское имя, на род Вотровых, и на вашего Колкана я тоже срать хотел. И я очень рад, что кадж не убил Колкана. Потому что теперь сайпурцы разделаются с ним, как с остальными богами, и у меня будет отличный шанс долезть до его подбородка и насрать прямо ему в рот.

Волько ошеломленно смотрит на него, не в силах выговорить ни слова.

Потом ненавидяще шепчет:

– Не будет у тебя такого шанса. Я оставлю вас в живых, тебя и ее, чтобы Колкан сам судил вас и вынес вам приговор. Ты ведь и подозревать не мог, правда? А ведь он все это время пребывал в Мирграде, взвешивая грехи этого города. Он наблюдал за тобой. Он ждал. Он знает, что ты натворил. Я подниму Престол мира из могилы. И когда он придет, ты познаешь боль, младший братец.

Шара уже сообразила, что это за комната, в которой нет ни мебели, ни штор: она хорошо помнит, как смеялся над ней мховост, и как она ткнула свечкой ему в грудь. И земляные ступени ведущей вниз лестницы она тоже помнит…

«Я знаю, где мы находимся, – думает она, – и где находится Колкан, я тоже знаю».

– Он ведь там, внизу? В зале Престола мира, правда? – громко задает она вопрос.

Волька оборачивается и смотрит, словно бы она только что залепила ему пощечину.

Воханнес хмурится:

– В той древней развалюхе?

– Нет, нет. Под землей скрыт настоящий Престол мира, он в нескольких ярдах под нами.

И она прикрывает глаза. В голове все еще плавает туман хлороформа, но настырная мысль дрыгается и лезет, лезет наружу:

– А еще Божества любили использовать стекло как кладовку… Аханас держала заключенных в оконном стекле, а в маленьком стеклянном шарике у нее была целая загородная усадьба. Жугов упокоил тело Святого Киврея в стеклянной бусине. А когда я оказалась там, внизу, в зале Престола мира, я стала искать знаменитые витражи, о которых столько читала… но все окна были разбиты. Кроме одного-единственного, в атриуме колкастани. И я еще подумала: как интересно, что оно осталось целым, не треснуло, и оно без рисунков.

Шара распахивает глаза:

– Ведь именно там его заточили другие боги, правда? Это стекло стало для Колкана тюрьмой в течение последних трехсот лет. Живой бог, скованный внутри оконного стекла…

* * *

– Я не очень понимаю, о чем речь, – живенько заявляет Воханнес, – но, похоже, сейчас начнется самое веселье, да, Волька?

– Как вы собираетесь освободить его? – спрашивает Шара.

Волька меряет ее гневным взглядом, воздух с шумом вырывается у него из ноздрей.

– Хотя… – добавляет она, – это ведь может быть обычное чудо Высвобождения. Известное любому священнику…

– Не любому, – хриплым от ненависти голосом отзывается Волька.

– Значит, более мощное. Возможно, – медленно выговаривает Шара. – Возможно, это что-то из наследия монахов Ковашты? Что-то, что ты вычитал в их книгах?

Волька рычит, словно бы его ударили.

– А ты уверен, братец, – хихикает Воханнес, – что она тебе в чем-то уступает? По мне, так наоборот…

– А Уиклов? – продолжает Шара. – Он будет в этом участвовать? Это ты руководил всеми его действиями, правда? Это ты запер здесь мховоста. Чтобы он сторожил подземный ход…

– То, что случилось с Уикловым, покажется тебе благословением – в сравнении с тем, что ждет тебя, – рявкает в ответ Волька. – Уиклов, он… он был истинно верующим. Настоящим колкастани. Но он привел тебя к Престолу мира, а потом ты сообразила, как я обнаружил Склад украденных вами вещей… словом, я не смог его простить.

– И что ты сделал?

Волька пожимает плечами:

– Мне же нужно было как-то выяснить, как на самом деле работает Колокол Бабочки. Я ведь никогда не видел его в действии. А Уиклов… как раз под руку подвернулся. Я напомнил себе: все мы – лишь инструменты в руках Божеств. А то, что ты гонялась за Уикловым, тоже было мне на руку. Ты даже представить себе не могла, что я здесь, так что у меня было много времени, чтобы все продумать и распланировать до твоего приезда.

– Но я ведь тебя напугала, не правда ли? – говорит Шара. – Ты ведь не ожидал, что я приеду. Ты сразу начал спешить: вы напали на дом Воханнеса, чтобы заставить его дать вам то, что вы хотели.

– Приезд правнучки каджа вызовет беспокойство у любого истинного колкастани, – высокомерно отвечает Волька. – А я знал, кто ты.

И снова он показывает в улыбке коричневые, как старое дерево, зубы.

– Я часами, дни напролет разглядывал портреты каджа, думал о нем, ненавидел его, страстно желая оказаться там и убить, изменить ход истории… И, едва увидев тебя, я сразу узнал эти глаза, этот нос и губы – я увидел ожившее прошлое. Я сразу понял, из какого ты рода. А дальше оказалось не так уж и сложно разузнать, кто ты, – и еще проще было сообщить об этом моим соотечественникам.