Онлайн книга «Жизнь на грешной земле»
Новоселов стремительно поднялся из-за стола. — Ты что? — удивился Гаврилов. — Ничего. Вот подумал, что прав был, выходит, Бугров. — В чем? — насторожился Гаврилов. — Он догадался весной, чем попахивает вся эта история с кукурузным полем. — Чем попахивает? Какая еще история? — так и вскинулся Гаврилов. Спохватившись, прибавил холодно: — Больше ничего он тебе не предсказывал? — Кажется — ничего. Вот только однажды разговор был у нас… о том, что не научились мы как следует хозяйствовать на своей земле. Гаврилов оставил, наконец, бумаги и, чуть прищурившись, размышлял о чем-то. Потом заговорил бесстрастным голосом: — Любопытный был разговор у вас, кажется… Но вот что я хотел бы сказать тебе, Иван Иванович… Разговоры о нас, о коммунистах, ведутся уже полвека. Судят и так, и сяк… Особенно там, за рубежом. Но страшнее свои доморощенные демагоги Я не знаю подробностей вашего разговора с Бугровым и этих его… глубокомысленных догадок и предсказаний. Да и не хочу знать. Однако суть мне уже ясна — мелковато плавает этот парторг, идейно товарищ незрел. Что значит — не научились хозяйствовать? Весь мир удивляется нашим экономическим успехам. Наши рабочие и колхозники, рядовые советские люди, совершают чудеса. Бугрову это невдомек. Он заметил какой-нибудь отдельный недостаток в нашей работе — и пожалуйста, готов вывод — не умеем хозяйствовать… Но нам-то с тобой надо не только видеть эти недостатки, надо понимать историю, видеть все перспективы… — А вы… перспективно видите?! — спросил вдруг Новоселов, невольно перейдя на «вы». — Вы-то историю понимаете? Гаврилов отшатнулся, спросил изумленно, ошарашенно: — Что-о?!! Новоселов и сам понимал, что говорит не то и уж во всяком случае не так. Однако остановиться уже не мог и продолжал, все повышая голос: — Вы сами-то — глубоко ли плаваете? Вы-то, Павел Александрович, идейно созрели?! В пальцах Гаврилова хрустнул карандаш. Этот негромкий звук вернул Новоселова к действительности. Он даже удивленно поглядел вокруг — нет, в кабинете они были одни. — Мальчишка! — Гаврилов швырнул в корзину обломки карандаша. Новоселов тяжело сел, а секретарь райкома прошел к окну и стал смотреть, как сыплется и сыплется на землю тяжелый крупный снег. — Прости, Павел Александрович, — сказал Новоселов глухо. — Действительно, как-то по-детски это… Несерьезно. — Нет! — отрывисто бросил Гаврилов, все еще стоя спиной к Новоселову. Затем принялся ходить по кабинету, прислушиваясь, как поскрипывают под широкой ковровой дорожкой половицы. — Нет. Я имею в виду, конечно… не это твое мальчишество… Зрелый я или зеленый — ты волен иметь по сему поводу какое угодно мнение. Не прощу я тебе другого — этого твоего… индивидуального оппозиционерства. Ведь только слепой не видит, что твоя газета взяла Прохорова под защиту. — Это газета райкома партии… — Но у райкома, кажется, несколько иное отношение к Прохорову. — А если неправильное отношение? — Во-он как! Так что же ты на бюро молчал? Что же ты это свое… оппозиционерство скрываешь? Давай, вербуй себе сторонников. Выступай в открытую против линии райкома. И вообще — против линии… Сказать «против линии партии» Гаврилов все же не осмелился. — Вот тут я действительно… вел себя как зеленый мальчишка, — проговорил Новоселов. — Думал… — до этого нашего с тобой разговора думал — как бы не бросить тень на авторитет райкома. Но теперь можешь быть, Павел Александрович, уверен — больше молчать не буду. — Так-с, — усмехнулся Гаврилов. — А рога не сломаешь? — Это что, угроза? — Ну зачем же, — и Гаврилов вдруг улыбнулся. — Эх, молодость! Молодо-зелено, да зато горячо. Я ведь, наоборот, знаешь, зачем тебя оставил? Скоро районная партийная конференция. Ты у нас тут почти год. В общем и целом, кроме отдельных завихрений, газету ведешь хорошо. Вот и хотел было предупредить против этих завихрений по-дружески, по-партийному, да и спросить, как ты насчет того, чтобы в члены бюро райкома тебя… — Теперь, выходит, не спросишь? — Не знаю, не знаю… — протянул Гаврилов и словно в недоумении развел руками. «Сломал рога» Новоселов очень просто. К весне его вызвали в сектор печати обкома партии и предложили редактировать газету другого, более крупного района. Он сразу понял, в чем тут дело. — Это что, повышение или как? — спросил Новоселов. — Гавриловская протекция? — Будем надеяться, что такой протекции из нового района вам не будет, — сказали ему. — Секретарь райкома там парень молодой, но толковый. — А может — на учебу разрешили бы мне, а? Ведь годы уходят. Когда-то мечтал поступить в автодорожный институт. Потом — на факультет журналистики. А сейчас что-то появилось желание — в сельскохозяйственный. — Жалко вас отпускать, — откровенно сказали ему. — Газетчиков-то у нас не хватает. Но в сельскохозяйственном ведь заочное отделение есть. Как? Один курс Новоселов закончил заочно, а потом все же перевелся на стационар. …И вот сейчас в чемоданчике лежит диплом агронома, сам он, Новоселов, снова в знакомых местах, а напротив него сидит в дорожной пыли тот самый Павел Александрович Гаврилов, который любил расхаживать по райкомовскому кабинету и слушать, как поскрипывают под его ногами половицы. Жара палила и палила. Чудилось: где-то там, в луговых глубинах, была раскаленная банная каменка невероятных размеров, и на нее кто-то лил и лил целые речки воды. Пар растекался во все стороны, доставал до проселка, окатывал Новоселова с Гавриловым тяжелыми горячими волнами. — Да, не сработаемся с Бугровым, — повторил Гаврилов, засовывая окурок под каблук сапога. — Это уж как дважды два. — И, вздохнув, пояснил: — Бугров-то не успел принять хозяйство — и сразу за чистые пары… А я на них… на парах этих… погорел уж раз… не без твоей помощи. — В «Степном» же чистых паров почти нет, — холодно проговорил Новоселов. — И, насколько я знаю, Прохоров их не старается много заводить. Там увлажненная зона, — кивнул он в сторону уходящей грозы. — На чем же погорел там? — Злой ты, оказывается, — с желчью произнес Гаврилов. — Злопамятный. Почему это большинство людей — злопамятны? — Ты думаешь — большинство? Гаврилов не ответил. — Не знаю, Павел Александрович, злопамятный я или нет, — продолжал Новоселов, — но твои не столь уж давние рассуждения о доморощенных демагогах, об идейно незрелых людях я, видно, никогда не забуду. Гаврилов потрогал велосипедное колесо, проверяя, видно, хорошо ли оно накачено. — Да, конечно, мы с тобой не очень дружно жили, — сказал он. — Особенно после этого разговора. Но слова — что! Главное — не слова, а действия. Признайся уж — зло на меня ты держишь не за эти слова, а за то, что я потребовал тебя убрать из района? Ну, отвечай. |