Онлайн книга «Жизнь на грешной земле»
И в голосе Гаврилова прозвучали даже торжествующие нотки. А Новоселов глядел, глядел на него во все глаза, будто увидел впервые. Да, собственно, так оно и было. Истинный, настоящий, как ему показалось, Гаврилов только сейчас, после своего последнего вопроса, предстал вдруг перед ним во всей наготе. «Да ведь он же непроходимо глуп! — думал Новоселов. — Это же… просто обыкновенный невежда. Как же я раньше этого не заметил?» — Ну, так что же молчишь-то? Отвечай, — тем же голосом произнес Гаврилов. «И как другие не заметили? — продолжал невесело размышлять Иван Иванович. — Хотя, почему не заметили? С секретарей райкома убрали. Из «Степного» от Прохорова тоже. А от Бугрова теперь сам бежит». Новоселову стало как-то легче, свободнее. — Так что же в «Степном» произошло? — переспросил он Гаврилова. — Чего с Прохоровым опять не поделили? Губы Гаврилова дрогнули, он быстро провел по ним рукой и словно стер свою усмешку. — «Опять»… Ишь ты! Я и говорю — злопамятны люди. — Голос Гаврилова сухо потрескивал, и было заметно, что он сдерживается, боясь сорваться. Новоселов даже с интересом следил, справится ли Гаврилов с собой. — Ну слушай, если уж хочешь. На кукурузе мы не сошлись. Ее, как ты знаешь, рекомендуют сеять квадратно-гнездовым способом… что я и отстаивал. Прохоров начал сеять узкорядным… — А урожай каков? — Потом еще работал в двух совхозах, — оставляя без внимания вопрос Новоселова, продолжал Гаврилов. Он все-таки справился с собой, не сорвался на крик, хотя говорил теперь с явной злостью, какой-то беспощадностью. Непонятно вот только было — самому себе он адресует эту злость или кому-то другому. — В первом не сошелся с директором в том, что отстаивал прогрессивный раздельный способ уборки. — А директор приказал косить напрямую? — …А во втором вообще популярно объяснили, что у меня методы руководства людьми — культовские, осужденные, дескать, партией и народом… — Судя по работе в райкоме… — начал было Новоселов, но Гаврилов его перебил: — Что — судя! Ты погоди… Да, урожай кукурузы в «Степном» выше, чем в других хозяйствах области. Да, иногда напрямую убирать выгоднее, чем раздельно. Не понимаю, что ли? Не дурак. А что мне делать? Партийные органы требовали кукурузу сеять только квадратами, а убирать хлеб только раздельно. Что мне — против линии идти было?! Или вот культовские методы… Меня в этом грехе дважды обвиняли уж. А какой я, к черту, культовик? Я культ личности осуждаю не меньше других. Это — черное пятно в истории страны и нашего общества. Но и с меня ведь требовали в безоговорочном порядке. Обеспечь — и точка! Обеспечь посев такого-то количества зерновых культур! Обеспечь в таких-то размерах хлебозаготовки! И приходилось выгребать семенное зерно и фураж в колхозах, приходилось… Вот и та история с кукурузным полем в «Красном партизане»… Прохоров тогда выпалил мне прямо в лицо — не ожидал, дескать, такой подлости от тебя, Павел Александрович. Что ж, я даже… могу и согласиться. Подлость не подлость, а… неприятно, в общем. Но приходилось на это идти. Гаврилов умолк. Он несколько секунд тяжело дышал. Затем, чуть успокоившись, достал носовой платок и вытер потное лицо и шею. — Вот так, уважаемый Иван Иванович, — сказал он, пряча платок. Такой откровенности Новоселов от Гаврилова не ожидал. И сейчас сидел напротив него еще более удивленный, чем прежде. Несколько минут назад он решил, что Гаврилов просто глуп. Но если… если руководитель отлично сознает, что делает, и понимает, что его действия наносят явный вред людям, которыми он руководит… — Так что же молчишь-то, Иван Иванович? — прервал размышления Новоселова Гаврилов. — Да… Не враз и сообразишь, что ответить… на такое откровение, — сказал Новоселов. — Верно. Сложна она, жизнь-то. И в голосе Гаврилова — снова какой-то торжествующе-снисходительный оттенок. — Сложна. Однако, Павел Александрович, рано или поздно тебе придется ответить самому себе на один-два вопроса. — Ответим. Хоть на десять. И хоть сейчас, — проговорил Гаврилов. Но в голосе его уже не было и намека на торжествующие нотки. Он отвернулся от Новоселова и с тоской глядел в ту сторону, куда ушла недавняя гроза, куда уплыли черные, тяжелые тучи, заваливавшие недавно «весь горизонт. — Эх, Павел Александрович, — покачал головой Новоселов и поднялся с чемоданчика. — Почему же от Бугрова уезжаешь? — Я объяснял. — Непонятно ты объяснял. А может быть, даже нечестно. — Как это понять — нечестно? — Видишь ли… Я помню, как Прохоров тебе насчет подлости говорил. Я в это время, если ты не забыл, находился в колхозе в роли уполномоченного. Словом, я стоял рядом с ним. Так вот, Прохоров тебе еще и насчет совести говорил. Помнишь, он советовал тебе бояться ее? Так вот, думаю, не проснулась ли она, наконец, в тебе. Не она ли погнала тебя из совхоза… Гаврилов вскочил с земли Губы и щеки его тряслись, все лицо было искажено гневом. Он сжал кулаки и сделал шаг к Новоселову. Но тут же опомнился, снова отступил назад, сунул руки в карманы пиджака. — Мальчишка! — выкрикнул он, как когда-то в своем секретарском кабинете. — Ты с какого года в партии?! — С пятьдесят второго, — ответил Новоселов. — Но что это меняет? — А я с тридцатого. Тебя еще на свете не было, а я уж деревенской комсомольской ячейкой руководил, не раз слышал, как кулацкие обрезы щелкают. Как порох-то пахнет — ты разве только в газетных полосках нюхал, а я всю Отечественную прошагал. Так какое ты право имеешь говорить о моей совести?! Это я и Прохорову никогда не прощу… — Что ж, пороху столько, сколько ты, я, может, и не нюхал. Но Отечественной тоже два года прихватил, — спокойно ответил Новоселов. — А на вопросы ты сам напросился. Только отвечать, видно, не готов еще. Гаврилов быстро нагнулся, рывком поднял свой велосипед, поставил одну ногу на педаль и сказал насмешливо: — Чего тебе так уж сожалеть об этом? Тебе важно ведь, чтоб я самому себе ответил. — Конечно, это важнее, — согласился Новоселов. — Да, видно, не скоро это произойдет. — Тебе откуда знать — скоро или не скоро? — почему-то заинтересованно спросил Гаврилов и даже снял ногу с велосипедной педали. Новоселов поднял плащ, перебросил его через руку. — Знаешь, как я тебе на это отвечу? Вот ты говоришь, что культ личности осуждаешь? А ведь неправда это, Павел Александрович. — Ого! Давай, давай, — усмехнулся Гаврилов. — Ты даже сожалеешь, что он кончился, — продолжал Новоселов. — Тебе ведь очень вольготно и удобно было во времена культа. — Крепко! — Возможно. Зато правда. Они надолго замолчали. Стоя друг против друга, каждый, видимо, понимал, что лучше бы скорее разойтись. Однако Новоселова задерживало простое любопытство — чем же кончится эта их случайная встреча? |