Онлайн книга «Медный всадник»
|
– Шура, сколько раз повторять одно и то же? Или не хочешь учиться? – Я мужчина. И поэтому физически не способен готовить для себя… Он лежал на полу, совсем близко от Татьяны, смешивавшей жирное теплое молоко с мукой и сахаром. – Но сделал же ты мне мороженое. – Так это для тебя! – Шура! – Что? – Почему ты смотришь на меня, а не на тесто? Он растянулся на досках, мечтательно взирая на нее. – Не могу оторвать от тебя глаз, потому что ты невероятно возбуждаешь меня, особенно когда так самозабвенно готовишь оладьи или все, что я хочу. Не могу оторвать от тебя глаз, потому что мне расхотелось оладий. – Перестань таращиться на меня, – отмахивалась Татьяна, пытаясь оставаться спокойной. – Что будешь делать, когда забредешь в лес и захочешь есть? – Ну уж оладьи мне печь не придется. Стану жевать кору, ягоды, грибы. – Сделай одолжение, не ешь грибы. Так ты будешь смотреть или нет? Он лениво приподнялся и заглянул в кастрюлю. – И что? Молоко, мука, сахар. Это все? Можно снова на тебя смотреть? Татьяна взмахнула ложкой, так что брызги полетели ему в лицо. – Эй! Кому я сказала, учись! Александр, недоверчиво покачивая головой, сунул руку в кастрюлю и швырнул пригоршню жидкой массы в Татьяну. – С кем это ты шутки вздумала шутить? – Не знаю, – протянула она, вытирая тесто и продолжая мешать смесь. – Но по-моему, это ты не понял, с кем вздумал шутки шутить. И, не дав Александру опомниться, она опрокинула ему на голову кастрюлю и удрала. Александр, весь перемазанный тестом, поймал ее на поляне и принялся тереться об нее своим телом, закрывая ей рот, чтобы не давать смеяться. Но она не могла остановиться, охваченная отчаянным восторгом и жгучим желанием. Тряслась от смеха, что слишком ярко напоминало мужу о ее трепещущем от вожделения теле, потому что он набросился на нее и повалил на землю. Дрожа, задыхаясь, липкие, измазанные с ног до головы густым молоком и сахаром, они льнули друг к другу, лизали, кусались, боролись, сливаясь в единое целое. Много позже довольного и усталого Александра осенила идея: – Если мы не испекли оладьи и съели тесто сырым, это будет считаться завтраком? – Я почти в этом уверена, – изрекла Татьяна. Солнце стояло высоко над деревьями. Александр, успевший сколотить столик, чистил на нем рыбу армейским ножом. Татьяна стояла рядом с кастрюлей, куда складывались тушки, собираясь сварить уху. – Ты никогда не будешь голодать, пока есть кто-то, кто сварит добытую тобой еду, верно, Шурочка? – Таня, если придется, я разведу огонь и поджарю рыбу, – заверил он. – А что? – Шура, ты ловишь рыбу, разводишь огонь, делаешь мебель, сражаешься, рубишь лес. Есть ли предел твоим талантам? – А это тебе судить. Александр нагнулся и стал целовать ее, пока она не застонала. – Не будь такой соблазнительной, – прошептал он. Она смущенно откашлялась: – Мне давно пора разучиться краснеть по всякому поводу. – Не нужно! Только не это. Кстати, есть одна вещь, которая мне недоступна. Не могу печь оладьи. Татьяна смешно наморщила нос и поцеловала его. – У нас достаточно керосина для примуса? – Сколько угодно, а что? – Когда я поставлю уху вариться, можно оставить ее на медленном огне? Она запнулась. – Шура… Дуся просила меня прийти помочь ей в церкви. Пожалуйста, не сердись. Мне не по себе, потому что я совсем их забросила… – Ты то и дело там торчишь, – хмуро заметил он. – Кто-то сказал, что я – его тень. – Да, если не считать того, что ты постоянно туда бегаешь. – Александр вздохнул. – Что на этот раз? – Одно из окон выпало. Она спрашивала, не вставишь ли ты раму. – Ах, так теперь я ей понадобился? – Я пойду с тобой. Она обещала заплатить водкой. – Лучшей платой для меня будет, если она оставит тебя в покое. Татьяна убежала и вернулась с папиросой и сделанной из патрона зажигалкой. – Открой рот. Александр неохотно взял папиросу и несколько раз затянулся. Татьяна, не зная, что дальше делать с папиросой, сунула ее в губы, тоже затянулась и мучительно закашлялась. Александр знаком велел дать ему папиросу и проворчал: – Не смей больше этого делать. Я слышу, как ты дышишь по ночам: у тебя неладно с легкими… – Это не туберкулез. Просто ты слишком крепко меня держишь. Она отвела глаза. Александр покачал головой, но промолчал. В церкви она, стоя на лестнице, держала раму, пока Александр орудовал молотком и замазывал раму смесью измельченного песчаника и глины. – Шура! – Что? – Могу я задать тебе гипотетический вопрос? – Нет. – Что бы мы делали, будь Даша до сих пор жива? Ты когда-нибудь думал об этом? – Нет. Татьяна помолчала. – А я думаю. Иногда. – И когда же ты об этом думаешь? – Например, сейчас. – Не дождавшись ответа, Татьяна продолжала допытываться: – Ты можешь поразмыслить об этом? О том, что бы мы сделали? – Я не желаю об этом думать. – А ты подумай. Александр вздохнул: – Почему тебе так нравится мучить себя? Считаешь, что жизнь была к тебе слишком добра? – Жизнь была ко мне чересчур добра, – кивнула она. – Держи раму, – велел он, – не то разобьешь стекло, и Дуся никогда нас не простит. Не слишком тяжело? – Нет, сейчас подберусь ближе. – Потерпи немного, скоро закончу. Татьяна неловко повернулась, потеряла равновесие и полетела вниз, выпустив раму. Стекло вылетело, и Александр едва успел его поймать и бережно отложить в сторону, прежде чем помочь Татьяне подняться. Она испугалась, но, к счастью, не ушиблась, только поцарапала ногу и сейчас недовольно хмурилась. – Ну? Как тебе мои рефлексы? Теперь Дуся будет молиться за мое здоровье каждый день. Он попытался стряхнуть пыль с Татьяны, но только перемазал ее еще больше. – Взгляни на мои руки! Сколько цемента! Еще немного, и мы с тобой станем навеки неразделимы! Он улыбался, целуя ее ключицы. Но Татьяна по-прежнему хмурилась. |