Онлайн книга «Исчезнувшие близнецы»
|
– Ja. У пана Тарновского затряслась нижняя губа. – Увы, герр фермер, дочерей у вас нет. Как вы думаете, откуда я узнал? Пан Тарновский пожал плечами и покачал головой. – Потому что ее нет в списках, составленных во время переписи, – нараспев произнес офицер. – Неужели вы полагаете, что мы не знаем, кто живет в этом маленьком уютном городке? – Он взглянул на меня и улыбнулся. – Знаете, что я думаю? Мне кажется, вы развлекаетесь в отсутствие жены, герр фермер. Нет? – Нет-нет, герр оберст. Офицер кивнул и протянул руку. – Dokumente, bitte [23]. Я не хотела показывать ему свои документы. Стояла не двигаясь, словно застыла на месте. – Он просит у тебя документы, – по-польски сказал пан Тарновский. Я покачала головой и развела руками: – Документов нет. – Так-так-так! – усмехнулся офицер. – И где же вы нашли эту девушку, герр фермер? – Я путешествовала, – вмешалась я в разговор по-немецки. – Он подобрал меня на улице Славской. Он не знает, что у меня нет документов. – Путешествовала? Это правда, герр фермер? Пан Тарновский опустил голову и кивнул: – Ja. – Откуда же и куда ты направляешься, юная путешественница? – Из Люблина, – дрожащим голосом ответила я. Так, я слышала, говорил нацистам отец. – Я ходила там в школу. – Я тебе не верю. Школы уже больше года как закрыты. – Офицер посмотрел на пана Тарновского и погрозил ему пальцем. – Знаете, герр фермер, я мог бы застрелить вас на месте за то, что подбираете попутчиков, которые могут оказаться евреями, понимаете? Пан Тарновский молчал. Офицер повысил голос: – Я спросил, вы понимаете? – Ja, герр оберст, – негромко произнес он. – Согласен. – Но тогда кто же будет доставлять мне каждую неделю сыр и масло, не так ли? Офицер засмеялся, и я уже подумала, что он собирается нас отпустить. Но немец поманил меня пальцем. – Подойди ко мне, маленькая путешественница. Я схватила свой вещмешок, спрыгнула с повозки и подошла к машине. Офицер сказал пану Тарновскому: – Вам очень повезло, что я такой мягкосердечный. В знак благодарности вы на этой неделе привезете мне еще порцию сыра, ja? – Ja, герр оберст. – А сейчас развози´те продукты, и больше никаких попутчиц! Я провожу юную фрейлейн на вокзал. Немец ткнул в мой вещмешок. – А здесь у нас что? – Он перебрал мою одежду и фотографии. – Вы кто, юная фрейлейн? – Говорил он вежливо, но жестко. – Как тебя зовут? Где ты живешь? И я сказала ему правду: – Я Лена Шейнман и горда тем, что являюсь дочерью капитана Якова Шейнмана. Я разыскиваю свою семью. Два месяца назад моих родных забрали солдаты, вытолкали из нашего дома. – А ты, значит, смелая? Кэтрин прервала повествование Лены: – Довольно дерзко. Как вы в семнадцать лет нашли в себе столько мужества? Как вообще держались? Я бы растерялась в такой ситуации. – Я решила, что для меня, так или иначе, все закончено. Меня куда-то отправят, а куда – уже не имело значения. – Лена налила себе еще чаю. – Если честно, сама не знаю, что на меня нашло. Офицер распахнул дверцу черного «мерседеса» и жестом велел мне садиться. Я скользнула на заднее сиденье, и мы поехали в северо-восточную часть города. Только я и полковник. Судьба продолжала надо мной насмехаться. Только что я дерзко отстаивала свою честь перед полковником вермахта, а сейчас сижу на заднем сиденье его полированного автомобиля, блестящего, как зеркало, с прямоугольной хромированной решеткой и развевающимися нацистскими флагами на передних крыльях. Когда мы ехали по городу, люди шарахались в стороны, а немецкие солдаты останавливались и отдавали честь. В машине на мягких кожаных креслах сидела я, семнадцатилетняя девушка, и вез меня сам полковник. Он снял фуражку и положил на пассажирское сиденье. – Я знаком с твоим отцом, капитаном Шейнманом. Недолгое время служил с ним в Галиции. Он хороший человек, твой отец, но он еврей. – Когда евреи отдавали на фронте свои жизни во имя Германии, это не имело значения. А сейчас немецкие солдаты ворвались в наш дом, избили отца, мать и моего младшего брата. А потом еще и арестовали их. – Следи за своим языком, смелая девушка. Времена изменились. Рейх больше не уважает евреев. – Полковник пожал плечами. – И не имеет значения, согласен я с этим или нет. Такова официальная политика. – Вам известно, куда увезли мою семью? – Нет. – Он покачал головой. – Если они до сих пор в Хшануве и больше не живут в своем доме, то, скорее всего, поселились на северо-востоке, где собрали всех евреев. Впрочем, их могли отправить в бесчисленное количество мест. Предполагается, что к бывшим офицерам будет уважительное отношение, но так случается не всегда. Лена Шейнман, расскажи мне, как ты сегодня утром оказалась в повозке у пана Тарновского? Кэтрин уточнила: – Но вы же не рассказали ему, что жили у Тарновских, нет? Лена покачала головой: – Нет, я сказала ему, что пришла в город искать родителей. Мой ответ рассмешил полковника. – Ох-ох, маленькая путешественница, ты со мной не откровенна, – сказал он. – Защищаешь герра фермера. Отважно с твоей стороны, но глупо. Будешь обманывать немецких офицеров – тебя убьют. – Полковник помолчал, потом вздохнул. – Эта война еще и двух лет не длится, а я уже от нее устал. – Он притормозил. – Надень на рукав повязку, пока один из моих солдат не остановил и не пристрелил тебя. И когда тебе приказывают предъявить документы, не говори, что у тебя их нет. Я отвезу тебя в Цех. Там нужны работники. На этот раз веди себя как подобает. – Он не повез вас на вокзал? – уточнила Кэтрин. Лена покачала головой: – Тогда меня помиловали. Он отвез меня на Речную улицу к огромному двухэтажному каменному зданию без окон. Раньше там была швейная фабрика, но, по-моему, она до войны не работала, пока немцы не открыли в ней Цех. У входных дверей стояли два охранника в форме. Мы остановились, и герр Оберст повел меня к двери. В большом помещении с высокими потолками стояло больше пяти сотен швейных машин. Они строчили день и ночь, шум просто оглушал. Сотни рабочих – в основном женщины, но были и мужчины, и дети – молча сидели за работающими машинами. В 1942 году в Цеху работало полторы тысячи рабочих. |