Онлайн книга «Темная материя»
|
Этот момент – самый сюрреалистический с тех пор, как я пришел в себя в лаборатории. Я сижу в гостевой комнате в квартире женщины, которая является моей женой, но не признает этого; мы говорим о сыне, которого у нас, похоже, нет, и о жизни, которая не наша. * * * Я просыпаюсь посреди ночи. Сердце колотится, как сумасшедшее, тьма кружится, и во рту пересохло до тошноты. Целую жуткую, пугающую минуту я не могу сообразить, где нахожусь. Дело не в выпивке и не в «травке». Дело в каком-то более глубоком уровне дезориентации. Заворачиваюсь в одеяло, но меня все равно трясет. Боль распространяется по всему телу и нарастает с каждой секундой. Дрожат ноги, раскалывается голова. * * * Когда я открываю глаза в следующий раз, комнату уже заливает солнечный свет. Дэниела стоит у кровати и смотрит на меня с нескрываемым беспокойством. – Ты горишь, Джейсон. Я отвезу тебя в больницу. – Все хорошо. – По тебе не скажешь. – Любимая кладет мне на лоб холодное полотенце. – Ну как, лучше? – Лучше, но, пожалуйста, не беспокойся. Я возьму такси и вернусь в отель. – Только попробуй! * * * После полудня лихорадка спадает. Дэниела готовит простенький куриный супчик с лапшой, и я съедаю его в постели. Она сидит в кресле в уголке, и в ее глазах та самая, хорошо знакомая мне отстраненность. Она что-то обдумывает и даже не замечает, что я смотрю на нее. Я бы и не смотрел, но не могу оторваться. Да, это моя Дэниела, но… Волосы у нее короче. Она в лучшей форме. Пользуется косметикой. В этой одежде – джинсах и облегающей футболке – тридцать девять ей никак не дашь. – Я счастлива? – спрашивает она. – В каком смысле? – В той нашей жизни, о которой ты говоришь… я счастлива? – Ты же вроде бы не хотела об этом говорить. – Всю ночь не спала. Только об этом и думала. – По-моему, ты счастлива. – Хотя и не занимаюсь искусством? – Вот этого тебе определенно не хватает. Ты встречаешься с друзьями, с теми, кто добился успеха, и я знаю, что ты радуешься за них, но вижу, что тебя это задевает. Как задевает и меня. У нас с тобой это что-то вроде связующего агента. – Хочешь сказать, мы оба – лузеры? – Мы не лузеры. – А мы счастливы? Я имею в виду, вместе. Я отставляю в сторону чашку с супом. – Да. Как и в каждом браке, бывают трудные моменты, но у нас есть сын и дом. Мы – семья. И ты – мой лучший друг. Дэниела смотрит мне в глаза и хитровато улыбается. – Как у нас по части секса? Я только смеюсь. – О, господи, я, что, и вправду вогнала тебя в краску? – Да уж. – Но на мой вопрос ты так и не ответил. – Не ответил. – Что так? Есть проблемы? Она со мной флиртует! – Нет, все прекрасно. Ты просто меня смущаешь. Дэниела поднимается и идет к кровати. Садится на краешек матраса и смотрит на меня своими большими, глубокими глазами. – О чем думаешь? – спрашиваю я. Она качает головой: – Если ты не спятил и не несешь чушь, то наш разговор – самое странное событие в человеческой истории. Я сижу в постели. За окном, над Чикаго, тает день. Буря, принесшая прошлым вечером дождь, умчалась, и небо чистое и ясное. Деревья покраснели и пожелтели, и воздух, по мере того как день близится к вечеру, заряжается особенной энергией и светится золотом, что вызывает у меня ощущение утраты. Как у Роберта Фроста – «золото, что сохранить нельзя». В кухне звякают кастрюли и сковородки, открываются и закрываются шкафчики, и запах жарящегося мяса, проплыв по коридору, проникает в гостевую комнату. Я принюхиваюсь – что-то подозрительно знакомое. Вылезаю из постели – впервые за весь день на ногах держусь вполне уверенно – и направляюсь в кухню. Играет Бах. На столе – открытая бутылка красного вина. Дэниела режет лук на столешнице. На ней фартук и очки для плавания. – Пахнет восхитительно, – говорю я. – Поработать не хочешь? Я подхожу к электрической плите и поднимаю крышку с глубокой кастрюли. Поднявшийся с паром аромат уносит меня домой. – Как себя чувствуешь? – спрашивает Дэниела. – Будто заново родился. – То есть лучше? – Намного. Традиционное испанское блюдо – рагу с фасолью, всевозможными бобовыми и мясом. Чоризо, панчетта, кровяная колбаса… Дэниела готовит это рагу раз или два в год, обычно на мой день рождения или в свободный зимний вечерок, когда за окном порхает снег и мы не прочь выпить вина, после чего, не глядя на часы, заняться вместе готовкой. Я помешиваю в кастрюле и кладу крышку на место. – Это фасолевое рагу, – объясняет Дэниела, – из… – Из рецептов твоей матери, – срывается у меня с языка, прежде чем я успеваю остановиться. – А если точнее, твоей бабушки. Она останавливается. Оборачивается. – Давай помогу, – говорю я. – Что еще ты обо мне знаешь? – Послушай, согласно моей версии, мы вместе пятнадцать лет. Так что я знаю почти все. – А согласно моей, мы были знакомы только два с половиной месяца, да и то давным-давно. Однако же ты знаешь о рецепте, который передавался в нашей семье из поколения в поколение. На секунду в кухне повисает тишина. Воздух как будто заряжается позитивной энергией, звенящей на некоей частоте у самого порога нашего восприятия. – Если хочешь помочь, – говорит наконец Дэниела, – то я сейчас готовлю заправку для рагу и могла бы сказать, из чего, но ты ведь и сам, возможно, знаешь. – Тертый чеддер, кинза и сметана? Она едва заметно улыбается и поднимает бровь. – Как я и сказала, ты уже и сам все знаешь. * * * Мы обедаем за столом у большого окна. В стекле отражаются огоньки свечей, а за ним сияет большой город – наше местное созвездие. Все выглядит торжественно. Дэниела прекрасна в отсветах камина, и я спокоен и уверен – впервые с тех пор, как вырвался из лаборатории. Тарелки пусты, вторая бутылка опустошена. Жена тянется через стеклянный стол и касается моей руки. |