
Онлайн книга «Жажда жить»
— Только ничего не предпринимай до тех пор, как он не позвонит. — Ладно, но мой девиз — готовность. Как у бойскаутов. Будь готов. Так и я. Хочешь, никуда сегодня не пойду? На случай если мистеру Бэннону придет в голову удостоить нас своим визитом. — Пристрелю, как собаку, — улыбнулась Грейс. Брок не подхватил шутки. — Где мой револьвер, знаешь? — Да ни за что в жизни он здесь не появится. — Тридцать второго калибра вот здесь, в ящике стола, а сорок пятый наверху, в спальне, в стенном шкафу висит. Показать, как им пользоваться? — Сидни учил. — Хорошо. Оба заряжены, предохранитель есть только на сорок пятом, на тридцать втором нет. — А у меня еще есть маленький двадцать пятый, так что защищена я надежно. Оружия в доме более чем достаточно, — заключила Грейс. — Для этого сукина сына я бы порекомендовал сорок пятый, — серьезно сказал Брок. — Ладно, пошел, вернусь не поздно. Покойной ночи, Грейс. — Он поцеловал ее в щеку. — Покойной ночи. В тот вечер и всю последующую неделю Роджер Бэннон больше не звонил. Во вторник Грейс пошла к Бординерам — была их очередь проводить заседание бридж-клуба; в четверг она устроила первый из задуманных Броком домашних ужинов (прошел он, на его вкус, отменно, и Брок заявил сестре, что свой подарок она уже отработала); в пятницу обедала в гостинице, и в тот же день накануне у нее состоялся разговор с Анной. Несмотря на матросскую курточку — школьную форму, — в фигуре девушки выделялся прежде всего не живот, а грудь. Она все больше округлялась, а короткая плиссированная юбка, прикрывающая ноги, придавала ей, от плеч и ниже, вид зрелой женщины на каком-нибудь шикарном приеме или актрисы варьете. Грейс сидела в библиотеке и просматривала счета. Анна вернулась из школы, бросила учебники на стул, поцеловала мать в щеку и прислонилась к стене. — Чем занята, мама? — Да вот, счета оплачиваю. Наступило молчание. Девушка насвистывала что-то неопределенное. Грейс подняла голову и улыбнулась: — Ты напоминаешь мне отца. — Серьезно? Все говорят, я на тебя похожа. — Я не о внешности, — пояснила Грейс. — Свистишь так же, как он. — Совершенно неосознанно. Даже не заметила, что засвистела, — удивилась Анна. — Ну так и продолжай. Мне нравится. Папа тоже так свистел, когда работал. То есть я имею в виду, когда руками что-то делал. Серебро чистил, ботинки. — Славный он был у нас, — вздохнула Анна. — Это уж точно, еще какой славный, — подхватила Грейс. — Я рада, что ты его помнишь, его и Билли. — И всегда буду помнить. Разве забудешь такое трагическое испытание? — Что? — Это ведь было трагическое испытание, все так говорят, — повторила девушка. — Да, конечно, но это слишком взрослое выражение для девочки твоих лет. В четырнадцать лет не надо считать себя, как ты выражаешься, жертвой трагического испытания. — Что ж поделаешь, раз так произошло. — Конечно, не спорю, просто я не хочу, чтобы ты видела в себе Анну Тейт, девушку, прошедшую через трагическое испытание. Это звучит слишком… театрально, как на сцене. Иначе говоря, искусственно. Лучшие люди — люди естественные. Будь естественной сама с собой, и другие это заметят и станут твоими друзьями. То есть те, которых бы ты хотела считать друзьями. Остальные не в счет. — Ну да. Да, кстати… — Да, кстати. Извини, что не даю тебе слова сказать, но чтобы не забыть. Мне не нравится твоя прическа. — А что в ней плохого? — Она тебе не по возрасту, — пояснила Грейс, — слишком строгая. У тебя чудесные волосы и голова вылеплена прекрасно, зачем же этот пробор посредине и к чему такая гладкая прическа? Что-то не заметила, чтобы у других девочек так же было. — Некоторые носят, — возразила Анна. — Разве что совсем с недавнего времени, после Рождества. — Так и я только с Рождества. — Но почему? Кого-нибудь в кино увидела с такой прической? — Нет. Это мисс Такерман. Она начала так причесываться как раз перед каникулами. — Мисс Такерман, учительница? Ну и прекрасно, если ей так нравится, только ведь ей-то побольше четырнадцати. К тому же тебе не кажется, что ей будет неприятно войти в класс и увидеть, что куча глупых девчонок причесывается в точности, как она? — Ничего подобного! Во всяком случае, я ее никак не смущаю. — Она что, сама тебе сказала? — Нет, просто знаю, ведь я ее любимая ученица. Но вообще-то фактически сказала. — Ну что ж, хорошо, — согласилась Грейс. — А что еще она тебе фактически сказала? — Что мне надо поступить в пансионат и уехать из Форт-Пенна. Если всю жизнь здесь жить, заживо сгниешь, говорит. — А я-то думала, она всего лишь учит вас английскому. — Верно, но еще она моя наставница. Начиная с сентября у нас у всех есть наставники. Да ты ведь сама знаешь. — Знаю, но думала, что наставничество касается только школьных занятий. Кстати, она не говорила, в какой пансионат тебя отправлять? — Не в Фармингтон, не в Вестовер, не в Шипли, не в Фокс-крофт, не к Святому Тимофею, не в Розмари — словом, не в такие заведения. — Так, против чего она выступает, относительно ясно. А вот что ей нравится? Сама-то где училась? — В Чикаго. — Боюсь, в твоем случае Чикаго исключается. — Но Филадельфия нет. У нас ведь там родня. — И все родственники посылали детей учиться в школы вроде Шипли или Мисс Ирвин. — Но вовсе не обязательно поступать туда же. Я могла бы жить у кого-нибудь из них, а ходить… — И это тоже исключено. Скажи мне, однако, почему мисс Такерман считает, что тебе надо уехать из Форт-Пенна? — Потому что здесь я закисну. — Как это? — Ну, она говорит, что стану большой лягушкой в маленьком пруду. — Маленьком и застойном, — поддакнула Грейс. — А больше ничего она не сказала? — Сказала. — И что именно? — Что мне надо найти себе работу. — Работу? А мне-то казалось, судя по всему, что она говорит, мисс Такерман против детского труда. — Да не сейчас, а когда вырасту. Когда мне исполнится восемнадцать или девятнадцать лет. — Ну да, поступишь на работу и отнимешь место у девушки, которой действительно нужны деньги, — покачала головой Грейс. — Нет, она говорит, девушки могут заниматься не только ручным трудом. Можно, например, заниматься тем, для чего по идее создана Молодежная лига, только действительно заниматься. |