
Онлайн книга «По ту сторону синей границы»
– Попробуй хотя бы первые строчки. Он наклонился над книгой и, тяжело вздыхая и запинаясь, начал читать: Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал: Многие души могучие славных героев низринул В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля) … [23] Кто-то опять хихикнул: с саксонским прононсом текст звучал совсем уж по-идиотски. Сакси поднял голову и беспомощно огляделся. – Это-о-о чо-о-о? Фрау Крёгер отвернулась к окну, так что нам не было видно ее лица. Плечи у нее подрагивали. – Это Гомер… Читай, пожалуйста, дальше. Сакси стал читать дальше, но все время сбивался и начинал сначала. Вскоре никто уже ничегошеньки не понимал. Стало ужасно скучно. Наконец фрау Крёгер над ним сжалилась. – Спасибо, Йенс. Можешь сесть на место. – Тако-о-ой чудно-о-ой текст, я ваще-е-е ничо не понял! Сакси сокрушенно покачал головой. – Ну что ж, читаем дальше. Смельчаки есть? Андреас с силой ударил линейкой по столу и заявил: – Ханна каждый день читает отцу вслух – он болен и все время лежит! Я стукнула его кулаком по спине. – Ой! – вскрикнул Андреас. Фрау Крёгер строго на меня посмотрела. – В чем дело, Ханна? Уставившись в пол, я вышла к доске. Ни за что не стану рассказывать про папу перед всем классом, я уже ученая. В младших классах нам однажды задали написать сочинение «Мой лучший день на каникулах». Я написала про поездку в Гельсдорф, как мы с мамой переплывали Варно на пароме и навещали папу в больнице. После этого в классе только и разговоров было, что мой отец «в психушке». За сочинение я получила «отлично», но училка предупредила, что в следующий раз не надо писать о повседневности, лучше придумать «что-нибудь красивое и интересное». По-моему, это чушь. Вот мой любимый Джек Лондон – он-то ничего не выдумывал, а писал только о том, что сам пережил. Я села за учительский стол, взяла «Илиаду» и до конца урока читала вслух. Если честно, с Джеком Лондоном не сравнить! Прозвенел звонок на большую перемену. Всех как ветром сдуло, а я замешкалась. И вдруг услышала: – Вперед, заре навстречу! – громкий дедов голос. Я бросилась к окну – дед стоял у забора, размахивая палкой. – Едем в Барнсторфский парк [24]! На ярмарку! Качели, карусели, сладкая вата! Я выскочила в коридор, но не успела сделать и двух шагов, как кто-то схватил меня за ранец. В нос ударил запах лаванды. Ясно: наша классная, фрау Тиль. – Куда ты собралась, фройляйн? – К дедушке. – Этого еще не хватало! Классная деда терпеть не может. В прошлом году он заявился на школьный «Базар солидарности с борющимся народом Никарагуа» и там увидел, как фрау Тиль съела подряд три куска пирога. С тех пор он зовет ее не иначе как «жрица». Фрау Тиль затащила меня обратно в класс. – Сиди здесь. И пусть тебе будет очень, очень стыдно! Она вытащила из сумочки ключ и просто-напросто меня заперла. Я снова подбежала к окну и выглянула на улицу. Спрыгнуть не получится – слишком высоко. – Меня заперли! – Что? Дед приложил руку к уху. – Меня тут за-пер-ли! – крикнула я погромче. – Что? – Я не могу выйти! Дед вскинул палку на плечо на манер винтовки и, печатая шаг, зашагал через школьный двор. Галстук и седые волосы развевались на ветру. Народ испуганно перед ним расступался. – Желаю немедленно поговорить с директором сего учебного, с позволения сказать, заведения! – Это невозможно, герр Кляйн. Ваша внучка обязана присутствовать на занятиях! – Ба-а-а! Да это жрица собственной персоной! Раздался звук, похожий на выстрел, – это дед стукнул по полу палкой. – Я хочу видеть свою внучку! У двери начал собираться народ. Многие хихикали. – Так, все по классам! – скомандовала фрау Тиль. – Живо! – Живехонько! – передразнил ее дед. Кто-то громко взвизгнул – кажется, Мелани, любительница повизжать по любому поводу. Наверно, фрау Тиль, не слишком церемонясь, подтолкнула ее. Дед снова стукнул палкой об пол. – Вот, значит, как выглядит социалистическое воспитание! Ну просто душа не нарадуется! Сразу ГУЛАГ [25] вспоминается. – Будьте любезны, замолчите наконец! Я вздрогнула от ужаса, услышав этот голос: нет, только не это… Секретарь парторганизации нашей школы Карлова! У нее есть привычка бесцеремонно заходить в классы и, прерывая урок, обличать всех и вся: «гнилой» Запад, НАТО, американского президента Рональда Рейгана. От злости она заводится, багровеет и брызгает слюной. В нашем классе больше всего брызг обычно доставалось сидящей на передней парте Сабине. Но так ей и надо, ябеде. – А вот и мадам партайгеноссе! С Инте-е-ернациона-а-алом воспрянет род людско-о-ой! – зашелся дед. – Я этого так не оставлю! – отчеканила парторг. – Он обозвал меня жрицей, – доложила фрау Тиль. Я забарабанила в дверь. – Дед, перестань! Иди домой! – Вы же сами слышите, – рявкнула парторг. – Уходите, пока еще больше не навредили своей внучке! Дед трубно высморкался. – А скажите-ка, товарищ Карлова, вы какие предметы преподаете? Дед точно знал, что она – освобожденный секретарь школьной партячейки, а не учитель, и занимается исключительно пропагандой и политическим воспитанием. Я снова забарабанила в дверь. Кажется, это наконец подействовало – через некоторое время снова раздался голос деда, теперь он был негромкий и усталый: |