Онлайн книга «Наган и плаха»
|
Однако нехитрая философия выскочила разом из головы, когда, вновь погрузившись под воду, узрел он внезапно то, что искал — изумительной формы рапан, увеличенный в размерах слоем жидкости, поразил его и стал наградой всех поисков. Завладев находкой и усевшись в песке среди накатывающих волн, он долго любовался добытым чудом. «Рог подводного бога Нептуна! — просилось на язык от такой невидали. — Вот подфартило так подфартило! — разгорелись глаза. — Не зря я здесь столько времени соль хлебал, теперь не опоздать бы к Серафиме, а то у неё не застрянет — убежит домой, не дождавшись». Он выскочил на сушу, поспешая, обтёрся и, прыгнув в оставленную неподалёку автомашину, помчался в посёлок, где у особняка должна была поджидать его Серафима. Время было уже за полночь, на этот поздний час они и договорились, чтобы не опасаться Августины. Ещё днём, когда Егор привёз путешественниц в курортный посёлок и расселил в заранее подобранном самим Странниковым уютном и просторном особнячке, обе попросили покатать их по улочкам, ознакомить с достопримечательностями, а также пожелали искупаться в море. Не прекословя, а даже возрадовавшись, Ковригин свозил любопытствующих к подножию горы Кошка — местному украшению, с которого и начиналась когда-то вся история этого края. Подражая Исааку Семёновичу Богомольцеву, что помня, а что соврав, пересказывал он им предания о диких племенах тавров, основавших поселение, попугал сохранившимся их могильником, из которого мертвяки в полночь якобы выбирались один раз в год к морю промыть косточки, а заодно утащить под землю одну-другую парочку зазевавшихся влюблённых. Дамы визжали от страха, особенно Августина, а потом давились смехом после его раскаяний и признаний. Одним словом, повеселил их как мог, показал руины византийского замка, не забыл про секунд-майора Ивана Мальцева упомянуть, в имение которого наведывался сам император Николашка Второй со всем своим семейством, там же подвёл к вполне сохранившимся виллам «Ксения» и «Мирко-Маре», где нежились когда-то и лечились аристократы царских фамилий, а кроме них и такая знаменитость, как Лев Толстой. Заморив совсем, повёз наконец купаться к морю. Августина плавать не пожелала и, обнажив колени из-под красочного купальника, играла с волнами, накрывшись ярким зонтом. Они же с Серафимой заплыли далеко от берега, а Егор всё увлекал и увлекал её дальше, пока совсем не смолкли голоса купальщиков. Она не противилась, помалкивала, поглядывая на него с интересом: оттаяла, а может, увидев его красивое, могучее голое тело, взыгралось её прошлое, но сдерживала себя, хотя глаза выдавали. А Егор сдерживаться не мог, подхватив под талию, он прямо-таки впился в её влажные губы и целовал, целовал, целовал… Она оттолкнула его, вырвавшись, и рассмеялась: — Не задумал ли лиха? А он, не унимаясь, поднырнул, стал ловить её ноги под водой и целовать их, подымаясь от лодыжек выше и выше! — Да уймись ты, охальник! — взбрыкнула она и, взмахнув рукой, вынырнувшего окатила фонтаном брызг. — Люди на берегу. Августина глаз с нас не сводит. — Завидует. — Разболтает Василию Петровичу. У неё язык хуже швабры. — А пусть болтает! — с бесшабашной беспечностью крикнул он. — Василий Петрович давно уже догадывается о наших шашнях, только вида не подаёт. — Культурный человек… — Он культурный, даже интеллигентный, когда трезвый, — захохотал Ковригин. — Да нет, он мужик — ничего. — Вот погонит тебя в три шеи! — Ему Исаак Семёнович не позволит. — Это ещё кто такой? — Тот самый. Его всесильный друг. Тебя мечтает увидеть, ему сиделка нужна для больной жены. Та уже лет десять с постели не встаёт. Парализована с революционных бурных времён. Вот он один и ездит по курортам. А мы с ним подружились. Я ему тайком от Василия Петровича и посоветовал тебя. Да и Странников сам не прочь. — Как?! Вы уже здесь всё решили! — Трепались по пьяни они меж собой, а я услышал ненароком. Ты не обижайся, Сима, но Странникову всё равно, какая баба будет с ним, ему лишь бы Богомольцеву угодить. — Вздор! — Ну поругайся, если душа просит, — пустился успокаивать её Ковригин. — Мы здесь более недели, уже столько переговорили… — Придумал ты всё. Чтобы меня сманить. — А я и не скрывал, что тебя добиваюсь. Василию Петровичу-то давно уже всё равно, какая юбка рядом будет. Конечно, чтоб не дурнушка. Августина ему в самый раз. В столице ведь он и тебя бы бросил, неужели ты на что-то надеялась? Серафима обиженно отвернулась: — Если б не его портфель да деньги, нужен он мне, старый козёл! — Вот! — обрадовался Ковригин. — А я что говорю? Мы с тобой пара. Меня и в должности повысили, в столицу я другим человеком еду, в ОГПУ теперь, но Богомольцев обещает, что при нём буду, а ты как раз за его женой присматривать станешь. Чего нам ещё надо? — Быстро ты всё за меня решил… — Быстро? Да я ночей не спал, все варианты пересчитал. Богомольцеву самому выгодно нас с тобой обженить. Странникову он рот прикроет, если тот начнёт возмущаться, а наш брак для него прикрытием будет. — Значит, он меня в постель к себе вместо больной жены, а ты рядом со свечкой стоять будешь? — сверкнула глазами Серафима. — Под утро я к тебе бегать буду, тебя ублажать… Это тебя устраивает? — Да погоди ты, выслушай. Тут столько вариантов… Я всё просчитал, — он попробовал закрыть ей рот поцелуем, но она вырвалась из его объятий и поплыла к берегу. — Постой! Куда ты? Про самое главное не дослушала! — пустился он её догонять. — Приедешь в полночь к дому, в машине договорим, — не оборачиваясь, крикнула она, как отрезала… Туда и торопился теперь Ковригин, поглядывая на добытую с морского дна диковину: «Никуда не денется, согласится, Симка — баба с умом. У неё выгода впереди сердца бежит…» Он не ошибся. Не успел подрулить автомобиль к особнячку, женская фигурка сбежала по ступенькам, он распахнул дверь, и она запрыгнула к нему на сиденье. Он обнял её, совсем горячую, будто только из постели. — Дрыхнет Августина-то? — Седьмой сон видит, — прижалась она и сама поцеловала его. Крякнул Егор и прибавил газу. — Не гони как оглашенный. Останови где-нибудь за деревцем, чтоб не наткнулся на нас кто. А он уже целовал её, и жадные руки срывали с неё халат. Скатившись на заднее сиденье, потеряли они человеческое обличье, словно дикие звери набросились друг на дружку, не целовались, а кусались до крови и синяков. Рассвело, когда, оттолкнув его, выползла она из машины, не в силах встать на ноги, перевела дух, поцеловала на прощание его, выскочившего следом и пытавшегося поднять её на руки, чтобы донести до особняка. — Не надо. Сама пойду, — улыбнулась она наконец той, прежней, а может, и ещё милей, грустной улыбкой. — Когда теперь увидимся? |