Книга Наган и плаха, страница 35 – Вячеслав Белоусов

— Зачем же в Симеиз? — продремав и очнувшись, возразил тот, он даже попробовал возмутиться. — К нему? К этому мерзавцу Загоруйко? Его вербовать да перевоспитывать?.. Да я его, собаку, своими руками!..

— Успеется, я сказал! — прикрикнул на него Богомольцев. — Мину Львовича с собой не возьмём. Ни к чему большая компания.

— Да он вторые сутки не просыхает. Куда с ним? — махнул рукой Странников. — И кто ему подносит, пока я к морю бегаю? Словить бы сердобольного, да уши надрать!

— Ты тоже выспись как следует, — повернулся к Ковригину Богомольцев. — Накатался за несколько дней?.. К сожалению, надо. Завтра чтоб как огурчик! Ты у нас завтра — одна из центральных фигур.

— Есть! — вытянулся в струнку тот.

* * *

Ковригин будто ненароком коснулся плечом Загоруйко у входа на пляж, куда тот выкатился мячиком, опережая остальных курортников после завтрака: надо было захватить свободный лежак.

— Гляжу — удивляюсь. Никак земляк? — Ковригин источал радость.

— Виноват, — насторожился тот и хотел проскочить мимо. — Тут все земляки, по ней, по матушке сырой, бегаем. Здесь она, правда, потеплей.

— Вот-вот, — изобразил Ковригин улыбку. — Никанор Иванович?

— Ну допустим…

— Отойдём на секунду?

— Что такое?

— Свои же, свои, — успокаивая забегавшие его глазки, приоткрыл удостоверение Егор. — Коллеги, можно сказать. Письмо писали?

— Письмо? Какое письмо? Вы что-то путаете, товарищ, — а губы выдавали, тряслись.

— Ну-ну! В Кремль?

— Передавал… — побледнел шпион.

«Зелёный мразь! — пробежал по нему острым глазом Ковригин. — Кого набирают в органы? Пенсионеров с улицы! Чтоб неприметней, что ли?..»

Он дружески похлопал курортника по плечу, но скользнула при этом рука, словно случайно, крепко перехватила локоть и слегка подтолкнула в сторону от пляжа:

— Знаем, что передавал. По этому поводу и пройдёмся. Ты на молодого сотрудника нашего угодил, он зарегистрировал поступление письма, а побеседовать, уточнить кое-что запамятовал. Да не волнуйся, тут рядышком беседочка, возле вашего же санатория.

В тени, в густой листве деревьев, в зелёной беседке, удобно устроился Богомольцев. Солидный, в светлой тройке, при шляпе, он сразу производил впечатление и коротким толстым пальцем поманил к себе упиравшегося Загоруйко:

— Никанор Иванович, вижу, напужал вас наш товарищ. Вы уж простите.

Тот закраснел лицом, споткнулся и упал бы, не поддержи Ковригин.

— Что ж вы так близко всё к сердцу? — участливо покачал головой Богомольцев и указал на сиденье против себя. — По нашим сведениям вы давно уже сотрудничаете с органами ГПУ, навыкам обучены. Может, давление разыгралось? У нас в столице и здесь, на море, оно всегда выше, нежели на периферии. Таблеточку?.. Нет?..

Шпион с застывшим испугом в глазах отрицательно мотнул головой, не проронив ни слова.

— Центральный Комитет партии очень благожелательно относится к каждому обратившемуся за поддержкой и помощью, — как ни в чём не бывало продолжал гнуть свою линию Богомольцев. — А вам, Никанор Иванович, чего пугаться? Впрочем, извините, что это я вас всё время Никанор Иванович да Никанор Иванович… Вероятно, это ваш, так сказать, псевдоним? Нет? Это ваше настоящее, не агентурное имя? А то я, извините…

— Настоящее, — пролепетал тот.

— Тогда вам совсем повезло, — вроде как обрадовался Богомольцев, расцвёл, разулыбался. — Вы же письмо в ЦК сами привезли, а мне как раз по графику положено отдыхать, заметьте, тоже на южном побережье Крыма, тут неподалёку от вас, вот и попросили меня встретиться с вами. Я — Богомольцев, заместитель заведующего отделом. Не слышали?

— Исаак Семёнович?

— Спасибо. Оказывается, и моё имя что-то значит у вас на периферии. Приятно. Обойдёмся без формальностей или книжонку всё же посмотрите?

— Всё так неожиданно… — Загоруйко, как прирос к скамейке, так и не двигался; испуганная маска, стянувшая физиономию, всё-таки постепенно разглаживалась, он вытянул шею, ожидая книжки.

— Вот, — помахал красным удостоверением Богомольцев и конверт вытащил, вытянул из него свёрнутый в несколько раз пакет, стал разворачивать, раскладывать на коленях, отыскивая первый лист и стараясь, чтобы Загоруйко увидел текст, убедился.

— Читать? — оторвал Богомольцев глаза от бумаг.

— Не надо, — поспешил и смутился своей спешки шпион, на Ковригина покосился.

— Уйти товарищу?

— Что? Да. Вдвоём вроде как-то…

— Свободен, — сухо скомандовал Богомольцев Егору, но в последнюю секунду, когда тот уже развернулся, окликнул: — Впрочем, погоди.

И вытянулась физиономия шпиона.

— Пригласи-ка нам сюда Василия Петровича Странникова, — подмигнул ему совсем дружелюбно Богомольцев. — Вы же знаете, Никанор Иванович, что он здесь тоже отдыхает, вот и объяснимся, так сказать, без обиняков, глаза в глаза. То, что изложено в письме и вам, и мне известно, — он встряхнул бумажную кучку так, что отдельные листы в траву посыпались, но не нагнулся, не проявил к ним никакого интереса, — Василия Петровича я ознакомлю на словах, все формальности будут соблюдены, как требует ЦКК.

На Загоруйко тяжело было смотреть, лицо его из красного побелело, засерело, заострились скулы, губы почти сжевал.

Странников вошёл в беседку.

— Меня Трубкин втянул… — медленно начал сползать на траву шпион. — Это всё он…

— А мы знаем! — Богомольцев взял высокую ноту. — Давно следим за ним и всей вашей вражеской группкой. Продолжайте, продолжайте.

— И письмо его… Мне даже неизвестно, что там написано.

— Лжёшь! — грубо оборвал его Богомольцев, переходя на новую тактику и тон. — Писано твоей рукой. С почерковедческой экспертизой не поспоришь.

— Я к товарищу Странникову всей душой… Я поддерживал его линию!..

— И опять врёшь! Вражеская фракция, в которую тебя и других втянул Трубкин, чрезвычайно опасна для государства и лично товарища Сталина!..

— Пощадите!

— Клевета на вождей и подрыв авторитета партийных лидеров караются однозначно — расстрел! Тебе назвать уголовную статью?

Плечи шпиона задрожали, потеряв самообладание, он закатил глаза.

— Лекаря? — дёрнулся Ковригин.

— Чего?

— Плох. Как бы раньше времени не окочурился?

— Водичкой его окатить.

— Я мигом, — рванулся с места застоявшийся Ковригин.

— Куда?! — остановил его окрик. — Я разрешал?

— Нет, но…

— Эта гадюка нас с тобой переживёт, — сплюнул Богомольцев. — Прикидывается. Схватили его за подлое жало, вот и выкидывает фортеля. Небось коньячок потягивали с Трубкиным, когда письмо сочиняли… Эх, выпить бы сейчас, тошно от этой мрази!