Онлайн книга «Ярмарка»
…а этим, глянцевым, с фарфоровыми зубами, как у акулы… …жемчужные лица, прожорливые зубки… …человек пожирает человека, это же так привычно, так понятно… …на этой дерьмовой ярмарке платят золотом, платят слитками, платят – золотой, живой кровью за свежатинку, за вкуснятинку… за – человечинку… – Не-е-ет… владыка не даст тебе. Это я точно знаю. Хотя он – богатый. Владыка… он – не до такой степени христианин… Это все тяжело… это – не объяснишь… – Отец Максим! Я – отработаю! Мария сжимала руки, прижимала их к груди. Она вся превратилась в умоление. В умиление. В дикую, последнюю просьбу. – Нет. – Священник медленно, как кот, помотал головой. Светло лучилась борода, светло дыбились русые, мелкими пружинками, волосенки надо лбом, уже гармошкой сморщенным от дум и молитв. – Не получится. Это я тебе говорю. Он вталкивал ей это, вдалбливал, как дурочке-девчонке – терпеливый учитель – в школе. И Мария вскинулась, как зверица. Священнику показалось даже – на ней дыбом встала невидимая, дикая шерсть. Вот сейчас она превратилась в мать. В дикую, степную, животную, скотью мать, у которой отнимают – на закланье – детеныша. И она еще не крикнула, а священник уже попятился. – Где же ваш Христос тогда?! – Я хочу записаться на прием к губернатору. – Женщина, вам же говорят: губернатор в командировке! Его месяц не будет в городе! – Я хочу записаться на прием к губернатору. – Ну женщина, ну вы просто как глухая! Вам же все уже объяснили! Мы вас только можем… – Я хочу записаться на прием… –…записать на прием к его заместителю. Через две недели! Нет, стойте… Через три. Дамочка со щечками, надутыми, как два воздушных праздничных шарика, пошуршала бумагами на столе. – Через три – это поздно. У меня срочное дело. – У всех срочные дела! Глазки дамочки вспыхнули, как две лампочки в гирлянде на елке. – У меня очень срочное дело. Лицо этой женщины, стоящей в дверях, было непроницаемо и неподвижно, слова тяжело, как градины, излетали из ледяного рта. И дамочка поняла: бесполезно увещевать и врать, не уйдет, пока своего не добьется. – Ну ла-а-а-адно, – протянула дамочка в нос. – Ну ха-ра-шо-о-о-о. Сейчас… погодите… Дамочке не по себе стало от каменного взгляда Марии. Чтобы быстрее избавиться от каменной фигуры в дверях и от этих буравящих, холодных глаз, дамочка для виду еще немного пошелестела бумагами и так же, в нос, протянула: – На сре-е-е-еду. Вас устроит? И была среда. И было утро. И было зимнее, буранное, метельное утро, и была лопата, и был лом тяжелый, и косматая метла тоже была; а потом был горячий чай, и вареная картошка была, и ржаной подсохлый хлеб, и улица была, оттопанная тысячью ног, посыпанная ее, Марииным, дворницким, из ящика, песком; и чиновничий дворец, на излете городского Кремля, над стеклянно-замерзшей рекой, в виду хрустально-звенящих, опушенных инеем берез – был. И краснобархатная беломраморная лестница вверх, все вверх и вверх – была. И пчелино жужжащие цифры на дверях бесчисленных кабинетов мелькали. И вот Мария стояла перед столом, а за столом сидел один из сильных мира, в котором она жила. Еще – жила. И этот сильный, из-подо лба, сверлил, ощупывал ее глазами. Она сразу стала неинтересна ему. Бедняцкая куртяшка. Густые космы из-под лыжной шапки. Шарф с кистями обматывает горло. Люмпенша. Пролетарка. За версту видать. Небось, просить пришла. Что будет просить? О чем? …о чем я буду просить тебя, поганец… …ведь, по правде-то, и не о чем просить. …это ты должен меня просить. Всех нас. Чтобы мы – простили – тебе. – Только не перебивайте, – сказала она вначале. И тот, кто сидел за столом, поразился силе ее твердого, звучного голоса. – У нас сгорел дом. Мы с двумя стариками-соседями ютимся в его… в комнатах, что уцелели на пожаре. Мы – это я и мой сын. На сына недавно напали на улице. Избили. А потом повестка в суд пришла. Что это не его избили, а он избил. Судья захотел от меня взятки, чтобы прекратить дело. – Мария произнесла это «захотел взятки» так громко, отчетливо, так внятно-издевательски. – А теперь пришла повестка из военкомата. Я была у начальника военкомата. Он тоже хочет взятки. Чтобы мальчика не взяли в армию. – Это она произнесла еще громче. – Из нашей армии не люди обратно приезжают, а гробы привозят! Я пришла просить у вас денег. – Что-о-о-о?! Рот того, кто сидел за столом, округлился. Но Мария не дала ему крикнуть. Она крикнула это сама. – Судья хочет пять тысяч долларов! Начальник военкомата – двадцать тысяч! Я таких денег в глаза не видела! Дайте мне эти деньги! Я хочу спасти своего сына! Армия, тюрьма – все равно ему гибель! Я хочу, чтобы он жил! Пожил еще немного! В вашей… Тот, кто сидел за столом, судорожно схватил телефонную трубку и набрал номер. – В моей родной!.. – Заберите, пожалуйста, у меня из кабинета… Сумасшедшая… – Стране… – Вы тут мне голову не морочьте! Вон отсюда! Это – шантаж! В кабинет ворвались странные, с огромными, необъятными плечами, люди в темных одеждах, с нашивками на рукавах рубах. Мария почувствовала, как сильные руки толкают, хватают, вцепляются, несут, выносят ее. 2 – Ты мой золотой. Дорогой… – Ну тише, тише. Солнце мое… – Дай мне чаю. Горячего… – Рученьки поцелую… вот так, так… Давай вот сюда. К печечке… Грейся… Этот огонь. Огонь. Опять огонь. Печка, и в ней – огонь, и головня может выскочить, вылететь из дверцы, и… Снова пожар. Огонь, пожар, жизнь. Жужжит, поет печь. Огонь у нее, у Федора внутри. Везде огонь, пока живешь. Умрешь – зола останется. Пепел. – Фединька… а правда – в Индии сжигают умерших?.. Федор наливал из-под ржавого медного крана воды в чайник. Вода гортанно, хищно урчала. – Да ведь и у нас, ха-ха, тоже – сжигают… и урну с прахом в кремлевскую, ха, стену ставят… – Нет, я про Индию… Федор поставил чайник на темно-коричневый, проржавленный лист подпечка. Сел на корточки, подбросил в алый зев печи дров; поковырял в жаре, в золотых россыпях кривой кочергой. |