Книга Хибакуша, страница 24 – Валерий Петков

– Мудрым евреем при губернаторе. – И добавлял: – при генерал-губернаторе!

Это было кстати, потому что штабные новости я и ротный узнавали первыми и встречали их своевременно, надлежащим образом. А ещё – жизненно важную информацию о том, что творится в Чёрной Зоне, какие меры принимаются, кто приезжает и что планируется делать в реальной обстановке, когда реактор, или что там от него осталось, поплёвывает себе в небо без всякой разумной последовательности и приноровиться к этому нельзя. Нужно в какой-то момент просто знать, чтобы отойти, подумать, а уж потом что-то делать, как-то реагировать.

Деревенька Буда-Варовичи была по соседству с лагерем, пешком прогуляться.

Почти три месяца ездил я мимо неё на работу в Чёрную Зону. Удачно всё-таки место Гунтис вычислил!

Частенько нас провожал, стоя у забора, местный фельдшер Феодосий Иванович, махал рукой, приветствовал. Он был единственным на всю деревню. Сторожил родные хаты.

Рядом на высоких столбах и растяжках поспевал хмель, насыщенный нуклидами, как бездомная собака блохами, и всякий раз я, проезжая мимо, думал:

– Парадоксальная ситуация! Хмель для производства пива, чтобы выводить нуклиды из организма. Этот же хмель – выводит нуклиды из пыли и воздуха, из оборота природы.

Впрочем, так можно было думать о любом предмете в Зоне и окрест.

* * *

Первым делом установили большие палатки – штабную и столовую. Разметили территорию. Рота располагаться должна была в первом ряду, возле кухни, и получилась правофланговой, во главе полка, остальные рядом и с тыла.

Это было продиктовано оперативной необходимостью.

В четыре ряда под сотню палаток выстроилось.

Три батальона химиков, пожарники.

Штаб полка – в лесочке берёзовом, тенистом, в стороне. Рядом со шлагбаумом.

В тылу лагеря «красный уголок» в офицерской столовой, с телевизором чёрно-белым.

Через дорогу, на противоположной стороне от штаба – большая палатка медиков.

Там я познакомился с будущим президентом Латвии.

И сфотографировался у памятного камня возле сорокового отделения клинической больницы имени Страдыня, на ежегодной встрече ликвидаторов.

Это будет не скоро.

Наособицу – палатка чекиста-особиста. Так её и окрестили – «особняк».

Ротный в штабе с двумя бойцами обрезали ножницами пёструю окантовку, края карт подгоняли точно друг к другу, склеивали на столах в большие листы.

Я командовал разбивкой и установкой палаток. Каждая была на четверых, но их привезли с запасом, поэтому ротный и я располагались в одной палатке, а взводные – Гунтис и Егор – во второй.

Несколько человек выделили на кухню, помогать с установкой, рытьём ям-холодильников, изготовлением стеллажей из досок, столов, лавок. Это то, что необходимо в первую очередь.

Остался с пятью бойцами. Остальные были задействованы в других местах.

Сначала вкопали прочные столбики, сделали нары из привезённых досок.

Ротный вернулся. Построил людей. Сформировал четыре экипажа. Карты раздал, проинструктировал всех, потом каждый экипаж отдельно – как, где и с чего надо начинать делать замеры.

Обыденно, ничего особенного, даже немного скучно.

Вот тогда-то впервые я увидел на карте белой и травянисто-зелёной – город Припять, красноватыми, кирпичного цвета квадратиками, реку, петляющую круто из Беларусии через топкие болота, змеёй неспешной, разлившуюся вниз синим размывом, отяжелевшую от воды запруду – она дробилась на ручейки. Стоп!

Вот оно – то самое место, Чернобыль…

И дальше – вновь широкий синий разлив к Днепру, до самого Киева.

И Киев белокаменный – большой город. Такой старинный, что возникает лёгкое волнение от одного лишь названия.

Я смотрел заворожённо на песчаные извивы автомобильных дорог, пунктиры железнодорожных веток, чёрно-белые, лентой лягушачьей икры размотанные между лесными изломами, полянками, редким ёжиком возделанных полей.

Волнение пришло неожиданно. Захотелось сейчас же сесть в эрхашку, выехать на местность. Работа в лагере хоть и была необходимой, но казалась рутинной, неинтересной.

Я видел и понимал, что те, кто сейчас собирается выехать на задание, тоже волнуются, и это настроение овладело всеми. Сосредоточенно, неулыбчиво курили.

Гунтис ещё раз показал, как надо работать с ДП-5Б.

– Трижды проверяйте и перепроверяйте данные прибора, точнее отмечайте на карте места замеров. Мы работаем не на скорость, а на точность!

Бармин приказал:

– Зам – остаётся в лагере, обеспечивает тылы и готовит лагерь к заселению. Это – важно. Обращаю ваше внимание, бойцы: первое – техника безопасности! Респираторы – надеть, а не на ремне у пояса носить. Далее – наша задача: провести замеры уровней радиации – фон, стены, крыши, колодцы, грунт. Если таковые имеются на карте и в вашем задании. Замеры делаем через сто метров, на местности, трижды в каждой точке, значение фиксируется среднее или единственное, если нет расхождений. Если нет уверенности, обнаружили что-то непонятное – докладывайте. Чётко, кратко, по-деловому. Ясно? Выезжают четыре экипажа. Старшие – капитан Бармин, старший лейтенант Орманис, сержант Метриньш и сержант Мелнкалнс. Расчётное время на выполнение – восемь часов. Связь – по рации только в экстренных случаях. Пропуски на машину и экипаж получите у меня. Вопросы есть? Нет? Плохо! Буду инструктировать каждый экипаж ещё раз. Начнем с Метриньша…

– Командир, может быть, тут сержант порулит, а я – поеду на задание, – тихо подсказал я Бармину.

Тот хотел что-то ответить, но остановился, споткнулся на полуфразе. Глянул пристально, ответил неприязненно:

– Не волнуйся! Всем хватит работы. Тут её, как воды в Днепре – носить не переносить! Успеется ещё.

– Жаль.

– Рвёшься в бой? Эт-т-то хорошо, боевой, значит, заместитель у меня!

И засмеялся, но как-то резко, скрывая волнение.

* * *

Экипажи возвращались, отчитывались Бармину. Он почти не спал – сводил данные разведки нескольких экипажей воедино, переносил их на карту.

И так-то худощавый, он ещё сильнее похудел, осунулся, тёмные круги под глазами проявились.

– Очередное звание надо заслужить, – подумалось тогда.

И только позже ясно понял, что командир прикрывал нас, дурней из запаса, неумелых, пока не научились мы работать в Зоне. Здоровьем, жизнью прикрывал.

– Саня, Саня! Голова-кегля! Русский офицер! Две операции на сердце, искусственный клапан. Спасибо тебе! – с благодарностью думал позже, в который раз переживая те давние события.

Изредка забегал к нему в штаб узнать новости по обстановке.