Онлайн книга «Кудесник (сборник)»
|
И все кончено!.. День за днем проводил так, в каком-то полузабытьи, томительном и болезненном, князь Таврический, еще недавно деятельный, самоуверенный, счастливый… Давно ли он был способен с маху и на отважный политический шаг, весь успех которого именно в дерзости, в махе. И на ребяческую проказу, вся прелесть которой – в ее добродушии… Теперь и то и другое было немыслимо. Полный упадок духа и надломленность тела сказывались во всем. Он никого не принимал, изредка справляясь о курьере, которого ждал из Петербурга, и об здоровье принца Карла. Однажды графиня Браницкая вошла к дяде и объявила ему печальную весть: – Дядюшка, принц Вюртембергский скончался. Князь онемел… Потом он сразу поднялся с дивана и вытянулся во весь рост. Лицо его побледнело. – Что? – прошептал он и через мгновение робко прибавил: – Как же это? И, постояв, князь сгорбился понемногу, осунулся весь и опустился бессильно на диван, почти упал. – Ох, страшно… – простонал он. – Да и рано… Рано же!! – Что вы, дядюшка? – изумилась графиня, знавшая, что между покойным принцем и дядей не существовало крепкой связи, а была лишь одна простая приязнь. Князь молчал и тяжело дышал. – Что вы, дядюшка? – повторила графиня. – Сашенька! Цыганка в Яссах о прошлую осень предсказала по руке принцу, что ему году не прожить. – Странно… Ну что ж… Бывают такие странные совпадения… Чего же вы смущаетесь? – А мне – год… – Что-о? – А мне – год дала… Ровно год… Мы тогда смеялись… Вот… Князь закрыл лицо руками. – Полноте, дядюшка… Как не стыдно? Бог с вами. Это ребячество. Ну, тут потрафилось так. Но ведь это простая случайность. Браницкая села около князя и долго говорила, успокоивая его… – Это простая случайность! – повторяла она. Наконец князь отнял руки от бледного лица в слезах и выговорил глухо: – Не лги, Саша… Сама испугалась и веришь… – С чего вы это взяли! – По твоему лицу и голосу… Сама веришь, испугалась и лжешь… И князь замолчал и просидел несколько часов, не двигаясь, в той же позе, понурившись и положив голову на руки. На третий день после этого князь, слабый, унылый, задумчивый и рассеянный, будто совсем ушедший в самого себя, оделся в свою полную парадную форму главнокомандующего и генерал-фельдмаршала и, сияя, весь горя, как алмаз, в лучах южного палящего солнца, отправился на похороны умершего принца… Все, что было воинства от офицеров до генералов в Галаце и окрестностях, явилось присутствовать на погребении и отдать последний долг хотя чужестранному принцу в русской службе, но родному брату будущей царицы. Всех поразила фигура генерал-фельдмаршала. Он тихо двигался, странно глядел на всех, озирался часто по сторонам, будто усиленно искал что-то или кого-то, но на вопросы и предложения услуг ближайших бессознательно взглядывал и не отвечал. И за все время отпевания он не произнес ни слова. Наконец, оглянувшись вновь кругом и завидя движение около гроба, всеобщее молчание, отсутствие пастора, он услыхал смутно слова: «Вас ждут, князь». Он отозвался как в дремоте: – А? Что? – Вас ждут, князь, – говорил тихо Репнин. – Соизвольте… Или прикажете всем прежде вас подходить? – Что? – Прощаться с покойником! – Да… Да… Я первый. Первый… – прошептал князь глухо. – Да, первый после него, из всех вас… Моя очередь. За ним – первый… Репнин ничего не понял и, приняв слова за бред наяву, изумленно глянул в желтое и исхудалое лицо светлейшего. Князь полусознательно приложился к руке покойника и, отойдя от гроба, двинулся к дверям между двух рядов военных. Всюду толпа, мундиры, ордена, оружие… Все незнакомые лица, и все глаза так пристально-упорно смотрят на него… Точно будто он им привидение какое дался… Князь двинулся скорее. Уйти скорее от них, от их пучеглазых лиц, их глупого любопытства! Сойдя с крыльца снова под жгучие лучи солнца, палящего с безоблачного неба, он увидел лошадей… Экипаж при его появлении подали к самым ступеням подъезда. Дав ему время остановиться, князь сел… Лошади не трогаются… Чего они?! Уж ехали бы скорее от этого глупого народа. Скучно! Ну, что ж они?.. Застряли! – Ваша светлость! ваша светлость! – уж давно слышит князь голос около себя, и наконец кто-то дергает его за рукав мундира… – Ваша светлость! – А-а?.. – вскрикивает он, как бы проснувшись. Маленький, красивый чиновник, его новый любимец, Павел Саркизов, стоит перед ним, смело положив руку на обшлаг его кафтана. – Извольте слезть! – говорит Саркизов тревожно. – Чего? – Извольте слезть!.. Вы по забывчивости… Слезайте… И Саркизов смело потянул его за рукав… Князь очнулся, огляделся и, вскочив как ужаленный, сразу шагнул прочь… Он увидел себя сидящим среди погребальных дрог, поданных к подъезду для постановки гроба. Жутко стало, защемило на сердце суеверного баловня счастья. Князь быстро отошел, сел в свои дрожки и, отъезжая от толпы, отвернулся скорее… Он чуял, какое у него в этот миг лицо, и не хотел казать его толпе. – Видели? – говорила эта толпа шепотом. – Да… По рассеянности! – Ох, плохая примета… – Совсем негодная примета. И верная. – И без приметы вашей – приметно! По лицу его… Недолог!.. Так говорили, перешептываясь и толпясь вокруг погребальных дрог, собравшиеся офицеры… «Ох, типун вам на язык! – грустно думал маленький и красивый чиновник-юноша, прислушиваясь к этому говору. – Злыдни! Вы бы рады! Да Бог милостив… Не допустит. Его смерть – моя погибель… Ох, Фортуна! Неужто она и со мной ныне – мудреные литеры вилами по воде пишет… Страшно… Помилуй Бог. Куда тогда бежать, где укрыться… Только разве за границу, в Польское королевство…» Был он Саркизка – и весело жилося… Светел был весь мир Божий… Стал он чиновник канцелярии, Павел Григорьевич… на миг все блеснуло кругом еще ярче, но тотчас же темь началась, и вот все больше темнеет и темнеет… Надвигается отовсюду на душу оторопелую тяжелая мгла… и чудится ему голос: «Я отшутила… Буде!..» Это Фортуна кричит ему из мглы… Ровная, голая, однообразная пустыня раскинулась без конца во все края… Ни камня, ни дерева, ни птицы, ни чего-либо, на чем взор остановить… Это степь молдавская. |