Онлайн книга «Кайрос»
|
Сара выбила сигарету, прикурила, сделала пару затяжек: – Окно все-таки закрой – дует. Странные у тебя представления об идеальной жизни – картошка, дача, баба, дети. – Дура, если не веришь. – От скуки помрешь. – Мне веселья не надо, – огрызнулся. – Наперед накушался. Тайм-менеджмент, дауншифтинг, slow life, энергия как эмоция, особенности национального пути, поиск себя. Чего мне себя искать?! В дерьме все одинаковые. Сволочь я. Чего улыбаешься? Вот она, вся правда, как на ладони: я – сволочь. И жить я хочу по-сволочному, без мыслей, желаний и устремлений. Желания – ловушка. Хочешь всего и сразу – получаешь в итоге то, что хочешь. И такая тоска берет – вроде все есть, а ничего не надо. Так и живешь, барахтаясь в модном дерьме, и ничего не происходит. – А трахать бабу и пороть детей – происходит? – Тут хоть какой-то процесс. Движение. Сара воздержалась от комментария, и ее молчание Вадима разозлило. Он припарковал машину возле большого желтого здания, похожего на русскую дворянскую усадьбу. Вышел и беспомощно оглянулся. – И зачем ты меня сюда привезла? * * * Пока шли по коридору, Вадима колотила мелкая дрожь. Похолодел кончик носа, одеревенели губы, пальцы рук и ног стали ледяными, по спине пронеслась холодная струйка пота. Сара произнесла «ребенка» равнодушным и будничным тоном, словно говорила о паре зимних сапог, которые надо отдать в ремонт. Ничего важного или существенного. Равнодушие задело. Чувство совершенно нелогичное. Эта женщина ему безразлична. Она, но не ребенок. Но ведь он никогда не хотел детей. Нет? – Сколько ему? – У тебя проблемы с арифметикой? – Нет, но… У двери в палату он растерялся, занервничал, стал одергивать джемпер, приглаживать волосы. – Хорош, – насмешливо сказала Сара. – Вы полюбите друг друга. Ведь у вас столько всего общего. – С кем? – Иногда ты бываешь гениально тупым. На кровати лежало уродливое существо. Вадим бесстрастно посмотрел на него и отвернулся. С кем она хотела его познакомить? – Это Вадик. Твой сын. Вадик, это Вадим, твой папа. Существо булькнуло звуками. – ЭТО… мой сын? Ты родила мне урода? Сара очевидно развеселилась. Вадим посреди палаты – красный, напуганный, потный – с отвращением смотрел на больного ребенка. – Больше всего, милый, мне нравится местоимение «мне». Насколько я помню, мы с самого начала договорились, что у нас не будет детей. И ты с этим согласился. По крайней мере, мне тогда так казалось. Или я ошибалась? – Как тогда он появился? – А как появляются дети? По залету. – Ты сделала аборт. Ты сама сказала мне в машине. Ты сделала аборт! – он кричал. – Если так, то результат хирургического вмешательства перед тобой. Чем ты недоволен? Вадим взвыл. Сара подошла к сыну. Равнодушно провела по волосам. Без горечи и брезгливости. – Ты спросил, что я хотела бы изменить. Я очень хочу, чтобы в моей жизни не было ни тебя, ни его. И с этого момента в моей жизни нет ни тебя, ни его. – Как это? – искренне не понял Вадим. – Теперь ты несешь ответственность. – За кого? – За себя. За него. Если найдешь в себе мужество. Или наплюй. Меня мало волнует. – Куда ты? – Вадим заметался по палате. – Подожди! Мы же еще ничего не обсудили! – Нам нечего обсуждать. Теперь – это… – она кивнула в сторону кровати, – твоя жизнь. И тебе решать, что делать дальше. Дверь закрылась, и на Вадима навалился страх. Он стоял посреди палаты и больше всего боялся посмотреть на то, что было его сыном. Отодвинул стул, одернул покрывало на соседней койке, переложил полотенце слева направо. – Вот как-то так… – Пэ… Вадим обернулся на мучительный, жалобный вой. Изо всех сил сын Вадик пытался подняться. – Ты что? Лежи! Лежи! Я же не знаю, что с тобой делать! – Больше всего теперь он боялся, что мальчик потянется к нему и упадет. Сын Вадик взмахнул птичьей лапкой-ручкой. И стакан воды брякнулся с тумбочки. Стакан все падал и падал. Вадик кричал и кричал. Время застыло. Живой осталась лишь вода. Она хлынула, затопляя все вокруг. Вадим испугался, что мальчик захлебнется. – Дыши! Волна скрутила их обоих, подмяла под себя. Воздух закончился. Вадим увидел испуганные глаза ребенка и почувствовал, как нечто могучее разрывает тело на миллиарды брызг. Сила, копившаяся четыре десятилетия, вырвалась наружу. Ребром ладони он вспорол водное полотно, и, вынырнув, направил поток к раковине. Вода подчинилась. Трубы зашумели, принимая подношения. По щекам сына текли слезы. – Папа? – Я твой папа. Ты будешь со мной. Он держал худенькое тщедушное тельце и впервые в жизни чувствовал, что не один. И что все так, как и должно быть. Правильно. Я всесилен, подумал он. И по какому-то внутреннему наитию спросил себя: и что я чувствую? Ответ пришел тут же. Прощение. * * * Она должна быть где-то здесь. Тишина. Босые ноги утопали в песке. Она должна быть где-то здесь. Они все должны быть здесь. Кайрос сам выбрал место. Раз в год, на стыке двух весенних месяцев сюда приплывали камни. Они собирались ранним утром, едва не сталкиваясь шершавыми боками, шептались и молчали, а на закате уходили по следу солнца, скрываясь в матово серебристой кромке воды. Время падало темными сгустками на песок. У самой кромки воды медленно и размеренно дышал огромный, испещренный трещинами и впадинами, валун. Покрытый желтоватым мхом и высохшими сосновыми иглами, Кайрос наблюдал. «Все имело значение, но означало не больше и не меньше, чем было на самом деле. Эта сила (мистическая суть души) не знает ни вчера, ни позавчера, ни завтра, ни послезавтра (ибо у вечности нет ни вчера, ни завтра), существует только настоящее. То, что происходит сейчас. Все, что случилось тысячу лет назад, или то, что предстоит через тысячу лет, находится здесь, в настоящем. Ждать нечего. Все уже есть сейчас. Годы, столетия, циклы абсолютно ничего не значат; всего мгновение назад поднялся этот могильный холм, и через тысячу лет пройдет всего лишь мгновение. О времени договорились для всеобщего удобства, на самом деле ничего такого не существует». |