Книга Смерть таится в рукаве, страница 3 – Эрл Стенли Гарднер

По тому, как прокурор кривил губы, как хмурил брови, было очевидно, что его очень раздражает игриво-шутливая манера Клейна вести беседу.

— Если бы это заявление было включено в данный отчет, — сказал Диксон, — я бы наверняка разделил мнение ваших наставников.

— Вряд ли, — заметил Клейн, — если бы вы хоть раз увидели ту славянку.

Диксон убрал напечатанные листы в ящик письменного стола, поднял глаза и уставился на Терри Клейна так пристально, будто намеревался обескуражить собеседника.

— Я думаю, мистер Клейн, — произнес он, — не стоит сейчас вдаваться в интимные подробности: не забывайте, что наша беседа носит официальный характер. Вчера вечером вы были на вечеринке у Стенли Рейборна.

Когда Терри утвердительно кивнул, прокурор продолжил:

— Вы были там вместе с мисс Альмой Рентон и ушли от Рейборнов приблизительно в половине первого ночи, верно?

— В котором часу это было, точно сказать не могу, — сухим официальным тоном ответил Клейн.

Прокурор достал из ящика стола маленький, вышитый по краям платочек, потянулся через стол, подавая его Терри, и спросил:

— Узнаете?

— Нет, — выпалил Клейн, не дав прокурору закончить фразу.

Паркер Диксон перестал улыбаться и нахмурил брови. Сверля Терри жестким, пронзительным взглядом, он посоветовал:

— Да вы не торопитесь! Возьмите платочек в руки, понюхайте — еще сохранился запах духов, присмотритесь внимательней!

Клейн взял платочек, повертел его в руках, понюхал и бесстрастным, равнодушным голосом сказал:

— Ну и что, платочек как платочек.

— Да не совсем.

— Ну, не знаю. Что необычного может быть в платочке? В пьесах и романах женщины всегда или оставляют где-то платочки, или теряют их. Полагаю, однако, что умная интеллигентная женщина, посмотрев две-три пошлые мелодрамы со всякими платочками, соловьями и розами, просто постыдится обронить свой платок с тем, чтобы кто-то потом нашел его, если только, конечно, она при этом не преследует какой-то особой цели.

— Странно, что, будучи не в состоянии опознать платок, — сухо вставил Диксон, — вы так рьяно защищаете его владелицу. И потом: я словом не обмолвился, что этот платочек имеет отношение к какому-либо преступлению.

Терри Клейн вздохнул, скорее даже не вздохнул, а просто зевнул.

— Когда меня вытаскивают из теплой постели, ни с того ни с сего везут к прокурору, да еще на опознание какого-то носового платка, я, конечно, не могу не догадаться, что интерес правоохранительных органов носит действительно официальный характер и связан с серьезным преступлением.

Диксон улыбнулся, но не сухой отработанной улыбкой, в которой так и читалось стремление достичь весьма конкретной цели, а, напротив, улыбкой открытой, прямо-таки умиротворяющей — так улыбается человек, который готов любезно уступить собеседнику в споре, но только потому, что в эту минуту ему просто недосуг размениваться на пустяки.

— Вы обратили внимание на букву «Р», вышитую на платочке? — спросил он.

— Да, обратил.

— Скажите, мисс Рентон — художница?

— Насколько мне известно, да.

— Имеет успех?

— Смотря что понимать под словом «успех» — деньги или признание таланта?

— И то, и другое.

— Я не располагаю никакими сведениями относительно ее доходов.

— Этот платок принадлежит ей?

— Уверен, что нет.

— Покинув Рейборнов, вы и мисс Рентон сразу отправились к ней домой?

— Пожалуй, стоило бы уточнить, что значит «сразу»?

— По пути домой вы никуда не заезжали?

— А что?

— Если все-таки заезжали, мне бы хотелось знать, куда.

— Это так важно?

— Полагаю, что важно.

— Ну, мы немножко прокатились.

— Вы случайно не проезжали по Гранд-авеню?

— Да, проезжали.

— Позвольте спросить, с какой целью?

— Мы беседовали о том, какую роль подсознательное, интуитивное начало играет в живописи восточных мастеров, которые совершенно особенным образом выстраивают цветовую гамму. Я решил специально проехать по Чайнатауну, чтобы проиллюстрировать соображения, которые высказывал по этому поводу.

— Странное, однако, время вы для этого выбрали!

— Художник — это не конторский служащий, который работает от звонка до звонка. Человек творческий трудится, знаете ли, и днем и ночью.

— Вам не показалось, что мисс Рентон как-то особенно задумчива?

— Ну, такая молодая, интеллигентная женщина, как мисс Рентон, всегда о чем-то думает. Сами знаете — всякие идеи!

— Да я совсем не об этом! Вы заметили в ней какую-нибудь нервозность, тревогу?

— Да нет.

— Она не говорила вам, что у нее какие-то неприятности?

— Нет.

— Не намекала, что кто-то оказывает на нее давление?

— Нет.

— Рентон — это ее девичья фамилия, которой она подписывает свои картины. На самом же деле у нее другая фамилия, ведь она была замужем, не так ли?

— Да, верно.

— Лет семь назад она вышла замуж за некоего Роберта Хелфорда?

— Да.

— Где были вы, когда умер ее муж?

— В Китае.

— Вы были знакомы с ней до ее замужества?

— Нет. Я познакомился с ней позже.

— Через Хелфорда?

— Да.

— Насколько я понимаю, Хелфорд был вашим близким другом. После того как он женился, вы, естественно, неоднократно посещали его дом, где и познакомились с его женой. Верно?

— Верно.

— Как скоро после женитьбы Хелфорда вы отправились в Китай?

— Приблизительно месяца через полтора.

— Ваш отъезд был довольно внезапным?

— Да.

— Не могли бы вы точно назвать время, когда вы ушли сегодня ночью от мисс Рентон?

— Нет.

— Хотя бы приблизительно?

— Ну если только совсем приблизительно. В конце концов, когда речь идет о женщине, никому не подотчетной в своих поступках, рискуешь допустить бестактность.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Диксон. — Однако в моей практике бывали случаи, когда, мистер Клейн, мужчины все-таки считали возможным абсолютно точно обозначить время своего ухода.