Книга Рейд "Черного Жука", страница 24 – Иван Макаров, Алексей Горяйнов

– Товарищи, вали, пока мы объясняемся, по нацепинку соломки стащи кажный. Наши пока передохнут.

Люди вопросительно смотрят на меня, нерешительно спешиваются и идут таскать «нацепинки»: бабы наваливают им соломы вдвое больше, чем следует, нарочно задерживают им вязанки грабельником, и, когда кто-нибудь из моих людей не осиливает тяжести, бабы хохочут.

– Кишка тонка… Кишка тонка! А на белого гвардейца идет тож…

Парень напрягает все силы, стремясь вскинуть вязанку через плечо. Бабы разом отпускают и снизу подбрасывают вязанку грабельниками. Вязанка летит через голову парня, и парень падает на нее.

Опять хохот.

Дикая, дьявольская живучесть!

Мужик говорит:

– Товарищ Макар, по видам, поехал в Круменский совхоз, охранять. Там, браты, фабрика така-ая…

Меня забирает любопытство спросить у него о жизни в колхозе. Но вопрос у меня получился какой-то неуклюжий.

– Как, – говорю, – жизнь в колхозе?

– Как? – удивился он. – Видал сам… Давай, давай, Тишка, рви.

Я не нахожу каких-то нужных в этом случае слов и приказываю собрать людей.

– Мало, мало погостили, – кричит на прощание мужик, сменяя Артемия.

Мы трогаемся, но Артемий все крутится у барабана и чего-то объясняет мужику, указывая на шкив и ремень.

Посылаю за ним цыгана. Артемий возвращается и озлобленно косится в мою сторону. Я понимаю его: в нем сказалась мужицкая страсть к работе… и я хочу вытравить в нем этого «зверя».

– Артемий, – командую я, – возьми огневиков и вернись туда.

Он понял и испуганно взметнулся:

– На что их?.. Пускай молотят.

Я повторяю, отчеканивая каждое слово:

– Артемий, возьми огневиков и вернись туда.

– Видь хлеб, боже ж ты мой, хлеб!.. – восклицает он.

Я медленно подъезжаю к нему. Он осекается и сухим, хриплым голосом вызывает:

– Огневики, наперед!

Пятеро скачут следом за ним в колхоз.

Через четверть часа мы слышим крики, визг и выстрелы. Наконец в безветренном небе свивается огромный, багровый смерч дыма. Потом вымахивает кровавое крыло огня.

Наши скачут назад. Артемий повернулся в седле и все время хлещет лошадь, оглядывается назад, на дым, на пламя.

Лошадь Артемия обезумела и наскочила прямо на нас с цыганом.

– Задавишь, Артемий, задавишь! – кричит ему дядя Паша Алаверды.

Артемий осадил коня, блуждающим взглядом осмотрел нас, выхватил маузер, навел его сначала на меня, потом на цыгана, потом снова на меня и опять на цыгана. Он точно бы забыл, в кого из нас двоих хочет выстрелить.

Я ударяю его бамбуком по руке. Артемий падает с лошади, и тут же звучит его бесплодный, но страшный выстрел.

Я говорю цыгану:

– Возьми у него маузер.

Люди мои столпились и чего-то ждут. Гимназист-поэт подъезжает ко мне и тихо говорит:

– Хотите узнать, что я теперь «могу»? Я кричу Артемию:

– На коня!..

Он покорно встает и лезет в седло.

– Веди на Круменский совхоз, – приказываю я.

Артемий широко крестится и заезжает в голову отряда.

По дороге к совхозу я обнаружил, что нас преследуют еще два отряда.

То обстоятельство, что нас принимают за красноармейцев, помогло мне установить численность противника.

Что мне оставалось? Первое – пробираться ночами, и тогда я буду связан по рукам и ногам, ничего не сделаю, и, кроме того, я не гарантирован от неожиданного нападения. Второе – немедленно направиться к границе и принять бой только по необходимости. Но в этом случае – что меня ждет, когда я вернусь? Воробьев и английский офицер устроят мне торжественный ужин, будут кричать «ура герою» и за ужином отравят меня, как это было в прошлый год с одним полковником, узнавшим слишком много секретного.

Мне остается одно – перейти в наступление. Тем более что моей силы, как видно, большевики недооценивают, не придают большого значения, а быть может, и не верят в «легендарного Черного Жука», иначе красноармейцы, «товарищи» Макара, не стали бы так долго возиться в колхозе.

Так я поступлю. Возьму совхоз, и это будет моя «база».

Потом я зажгу его. На зарево явятся мои преследователи, предполагая, что мы его покинули, а я устрою им засаду.

От совхоза нас отделяет овраг. На дне оврага узенький ручей. Мы открыто едем вдоль орага к мостику. Нас половина, другую часть людей я оставил. Нам видны только крыши построек. На противоположном берегу группа красноармейцев складывает какие-то тюки в скирды. Поют какую-то озорную чепуху.

Они нас заметили, но не придают никакого значения и продолжают петь.

Поравнявшись с ними, я кричу:

– Товарищ Макар где?

Несколько голосов со смехом отвечают:

– Здесь – туточка… Его в шерстобитку запрягли. Подваливай скорей, дошибем. – И запевают:

Мы переходим мост и поднимаемся наверх. Совхоз как на ладоньке. Низенькие растянутые постройки. Большей частью новенькие, бревенчатые. Нас приветствует огромная безграмотная надпись:

Всюду вперемежку с рабочими пестрят красноармейцы.

Что за дикая идея у большевиков? Кого они готовят в армии? Бойца или батрака?

Я знаю только один принцип для солдата каждой армии культурной страны: солдат должен быть максимально разобщен с населением. Иначе как же он будет в случае восстания стрелять в это население, если он, подобно красноармейцам, постоянно общается с населением в трудовых процессах?

Сейчас я докажу большевикам непригодность их «принципа».

Откуда-то вывертывается цыган. Он был в разведке и уж облазил все закоулки.

– Начальник, вон там, у расклепистой башенки, начальник, – один-одинешенек часовой.

Четверо красноармейцев тянут огромный моток колючей проволоки и прибивают ее к кольям – огораживают какой-то посев. Я кричу им нарочно громко:

– Где сам товарищ Макар?

– Поезжай туда… Какая часть?

Мы трогаем рысью – и через минуту у цели.

Винтовки и пулемет Кольта стоят под навесом для сепараторов.

Третья часть людей спешивается и привязывает коней: сейчас они рассыплются в цепь. Я останусь с ними. Гимназист-поэт тоже. Отсюда встретим бегущих огнем из томсона и ружейным. Верховые мгновенно оцепят совхоз «внутренним кольцом», если кто прорвется – он наскочит на остальных моих людей, оцепивших совхоз более широким кольцом.