Онлайн книга «Опасные тропы»
|
– А-а… вот ты где! А я тебя разыскивал, нужен был, – сказал Брянцев Ельшину. Поздоровались. Аня поцеловала дядю в щеку, кивнула Гришину. Брянцев поднял трубку телефона: – Дежурного… Директор говорит. Найдите инженера Шаврова и попросите приехать ко мне… Да, да, домой. – Положил трубку, проворчал: – Вместе и обсудим этот вопрос, не откладывая. – Какой вопрос, Василий Фомич? – поинтересовался Ельшин. – Жалуется на меня товарищ, и, между нами говоря, правильно жалуется. Предшественник мой его в черном теле держал, я стал директором – тоже не балую. А в результате страдает важное дело. – По-видимому, Шаврову мало того внимания, которое вы ему систематически уделяете? – догадался Ельшин. – Неужели? – негодующе обратился к директору Гришин. – Вот ведь до чего неуживчивый человек! Брянцев посмотрел исподлобья на собеседников, сказал устало: – А зачем ему с нами уживаться? Дело-то действительно страдает. И какое дело! – повернулся к Ельшину: – Ты с опытами инженера Шаврова знаком, Виталий? – Немножко, понаслышке, Василий Фомич, Раз секрет – мне ни к чему в него нос совать, – в голосе Ельшина слышалась сдержанная обида. – Засекретить-то я его засекретил, да и забыл о нем, – досадуя на себя, признался Брянцев. – Ну, теперь все пойдет иначе, я в Москве слово дал. Ельшин с готовностью произнес: – Если моя помощь потребуется, только скажите, Василий Фомич, сил не пожалею… – Спасибо, Виталий, может и потребуется твоя помощь. – Обернулся к Ане – А что мать? – К встрече готовится, – улыбнулась девушка. – Пойду, нагряну коршуном, – засмеялся Брянцев. Сказал Гришину: – А вы, Тарас Ильич, подождите пока, я быстро… Гришин решил не мешать молодым людям, прошел в садик. Но разговор у Ани с Ельшиным что-то не клеился, а тут еще Пашка-инвалид без толку мотался взад и вперед, как всегда молчаливый, с погасшими глазами дегенерата. Потом появился инженер Шавров. Аня оживилась: – Сейчас я скажу Василию Фомичу о вашем приходе, – и быстро скрылась за дверью. – Присаживайся, Алеша, – по-хозяйски предложил Ельшин, но Шавров отказался. Небольшого роста, просто одетый: брюки под ремешок, украинская рубашка с распахнутым воротом; темноволосый, кареглазый, невидный, даже, пожалуй, щуплый. Шаврова можно было бы отнести к той категории обычных, ничем не примечательных людей, которых издавна принято именовать середняками, если бы не нечто в облике, что выделяло его: крупные и даже несколько резкие черты лица, умный взгляд, уверенные движения. В этом человеке сразу же бросались в глаза незаурядный ум, воля, сильный характер. – Как живем-можем, Алексей Иванович? – иронически обратился к нему Ельшин. – Благодарю, не жалуюсь. – Вот и неправда, жалуешься, и высоко жалуешься, аж в Москву. А то ли было бы обратиться ко мне за помощью, глядишь, может я кое-что и смог бы сделать… И как специалист авторитет имею, и в сем доме не чужой. – Ну зачем же вам утруждать себя, – неопределенно усмехнулся Шавров. – Зазнался, Алеша, – огорчился Ельшин. – Я к тебе, как друг… Шавров недобро взглянул на Ельшина: – Что-то не понимаю я вас, Виталий Ефремович… Слишком часто слышу от вас о нашей дружбе, а вот когда она была – не припомню. – До чего же ты ершист, честное слово, – примирительно сказал Ельшин. – Вознесся, теперь и дружба моя тебе не нужна. Боишься, к славе твоей хочу примазаться? Мне твоей славы не нужно, да и не видно пока славы этой. Может, все твои опыты кончатся пшиком, еще ничего не известно. А забывать о той помощи, что я тебе оказывал, – нехорошо, Алеша. Шавров помрачнел. – Вы – инженер со стажем, я – без году неделя, из простых сталеваров, вуз окончил без отрыва от производства, все это так, – заговорил он со сдержанным гневом, – однако это еще не дает вам права демонстрировать ваше несуществующее превосходство надо мной, болтать о вашей мифической помощи мне. Как бы развивалась эта беседа, сказать трудно, ее прервал Брянцев, радушно встретивший молодого инженера. Вскоре на веранде появился Гришин, неспешный, важный. – Василий Фомич, – произнес он, осматриваясь, – где же хваленая картина, привезенная вами из Москвы? Что-то не вижу ее. Мне интересно, я ведь сам в некотором роде художник… Брянцев шутливо ударил себя по лбу: – Совсем забыл! Виталий, картину тебе привез. Перед самым отъездом нагрянул твой дружок, художник Васильев, и передал в подарок тебе эту вещь, на память. Ельшин растроганно сказал: – Спасибо вам, Василий Фомич. А Васильев – молодец. Я его творчество уважаю. – Чего там уважать, не понимаю. Так – мазня какая-то. А где она? Ее увез Михеев, куда же он ее дел? Откуда-то подала голос Степанида: – А чевой-то тут в тряпке завернуто? – Где? – Да вот, около плиты. Брянцев заглянул за дверь. – Она и есть. Картину к огню поставил, ну и ну. – От Сеньки иного и ожидать было нечего, – пренебрежительно заметил Гришин. – У него на уме только глупости. Картину Ельшин с кухни притащил, но открывать не стал. Вошла Зинаида Савельевна, предложила накрывать на стол в гостиной: к вечеру посвежело, того и гляди пойдет дождик. Брянцев пригласил Шаврова в свой кабинет для делового разговора. Ельшин снова уселся на диване с «Огоньком». Гришин нерешительно топтался рядом. – Как подвигаются дела на любовном фронте? – вежливо осведомился инженер. – Тише вы, ради бога! – испугался Гришин. – Здесь же вашей жены нет, – рассмеялся Ельшин. – Ну, знаете, Виталий Ефремович… – обиделся Гришин. Ельшин добродушно рассмеялся: – Не надо трусить, Тарас Ильич, вам это не к лицу! Внешность благообразная, солидная, а храбрости маловато. Так как же с той, заезжей? Гришин заискивающе понизил голос: – При моем жаловании трудно добиться успеха, Виталий Ефремович. – Не прибедняйтесь, дачку вон какую отгрохали… – Нашли о чем вспоминать, – жалобно сказал Гришин. – То было совсем другое время, а сейчас вот нет и полсотни рублей – сводить знакомую в ресторан. Ельшин погрозил пальцем: – Опять под деньги подговариваетесь? Сколько вам еще? – Боюсь и просить, я у вас и так в долгу, как в шелку. – Бросьте жеманничать… Сколько все-таки? Только, чур, ни одной живой душе ни слова, а то пойдут разговоры. – Понимаю, Виталий Ефремович. Мне как-то неудобно… |