Онлайн книга «Анна и французский поцелуй»
|
Дедушка предупреждал, что на тротуарах Парижа легко можно вляпаться в собачьи испражнения, но пока что ничего подобного не случалось. – У тебя была вся жизнь, чтобы знакомиться с Парижем, – продолжаю я. – Ты свободно говоришь по-французски, одеваешься как европеец… – Пардон? – Да брось. Элегантная одежда, отличная обувь. Сент-Клэр поднимает левую ногу в потертом, громоздком ботинке: – Типа того? – Ну, нет. Но ты не носишь кроссовки. А я белая ворона. Я не знаю французский, боюсь метро и, наверное, должна была бы ходить на каблуках, но я их ненавижу… – Я счастлив, что ты их не носишь, – прерывает меня Сент-Клэр. – Тогда ты была бы выше меня. – Я и так выше. – Ничего подобного. – Брось. Я на три дюйма выше. Притом что ты в ботинках. Парень толкает меня плечом, и я натянуто улыбаюсь. – Расслабься, – говорит он. – Ты со мной. Я почти француз. – Ты англичанин. Он ухмыляется: – Американец. – Американец с английским акцентом. Разве это не повод для французов ненавидеть тебя вдвойне? Сент-Клэр закатывает глаза: – Пора тебе прекратить верить байкам и начать выстраивать собственное мнение. – Это не байки. – Правда? Тогда, пожалуйста, просвети меня. – Он кивает на девушку, идущую перед нами. Она треплется на французском по сотовому. – Что это у нее на ногах? – Кроссовки, – мямлю я. – Интересненько. А те джентльмены на другой стороне тротуара. Может, потрудишься объяснить, что это обул вон тот, слева? Что за странные штуковины? Естественно, кроссовки. – Но, эй! Видишь вон того парня? – Я киваю на мужчину в джинсовых шортах и футболке с надписью «Будвайзер». – Неужели это только мне бросается в глаза? Сент-Клэр косится на незнакомца: – Что именно? Облысение? Избыточный вес? Отсутствие вкуса? – Американец. Сент-Клэр картинно вздыхает: – Честно, Анна, кончай с этим. – Я не хочу никого оскорблять. Я слышала, французы очень обидчивые. – Сейчас ты никого не оскорбляешь, кроме меня. – А как насчет нее? Я указываю на женщину средних лет в шортах цвета хаки и трикотажном топе со звездами и полосками. В поясной сумке у нее фотоаппарат. Она отчаянно спорит с мужчиной в панаме. Вероятно, с мужем. – Как отвратительно. – Я не про это. Неужели моя национальная принадлежность настолько же очевидна? – Если учесть, что та тетка нацепила на себя американский флаг, я отважусь отрицательно ответить на твой вопрос. – Сент-Клэр прикусывает ноготь большого пальца. – Слушай. Кажется, я знаю, как решить твою проблему, но тебе придется подождать. Пообещай, что больше не станешь просить меня сравнивать тебя с пятидесятилетними тетками, и я обо всем позабочусь. – Как? Позаботишься о чем? Сделаешь мне французский паспорт? Парень фыркает: – Я не говорил, что превращу тебя в француженку. – Я открываю рот, чтобы протестовать, но он тут же пресекает попытку: – По рукам? – По рукам, – сконфуженно отвечаю я. Сюрпризы не моя стихия. – Надеюсь, это что-то хорошее. – О, конечно. Сент-Клэр выглядит таким самодовольным, что меня так и тянет сказать какую-нибудь пакость, и в этот момент я вдруг понимаю, что больше не вижу нашу школу. Не могу поверить. Сент-Клэр полностью переключил мое внимание на себя. Некоторое время я еще жду появления болезненных симптомов, но ничего не происходит. Ноги готовы пуститься в пляс, а в животе порхают бабочки. Я счастлива, что наконец оказалась на воле! – Итак, куда мы идем? – с энтузиазмом спрашиваю я. – К Сене? Я знаю, она где-то рядом. Посидим на берегу? – Не скажу, – улыбается Сент-Клэр. – Просто идем. Я покоряюсь. Да что со мной такое? Второй раз за минуту я позволяю этому парню управлять мной и держать в неизвестности. – О! Ты должна это увидеть. Он хватает меня за руку и тащит через улицу. Водитель скутера рассерженно сигналит нам вслед, и я смеюсь: – Постой, что… И тут у меня перехватывает дыхание. Мы стоим перед собором из соборов! Четыре толстые колонны поддерживают готический фасад, украшенный мощными статуями, окнами-розетками и причудливой резьбой. Тоненькая колокольня тянется к чернильному пространству ночного неба. – Что это? – шепчу я. – Известное здание? Я о нем что-то знаю? – Это моя церковь. – Ты сюда ходишь? – Я удивлена: Сент-Клэр не похож на глубоковерующего человека. – Нет. Парень кивает на каменную табличку. Я читаю: – Сент-Этьен-дю-Мон. Ух ты! Святой Этьен. Сент-Клэр улыбается: – Я всегда испытывал некоторое чувство собственности по отношению к этому месту. Мама приводила меня сюда, когда я был еще совсем маленьким. Мы брали с собой ланч и ели прямо здесь, на ступенях. Иногда она брала альбом, рисовала голубей и такси. – Твоя мать – иконописец? – Нет, художница. Ее работа висит в нью-йоркском Музее современного искусства. Парень говорит об этом с такой гордостью, что я поневоле вспоминаю слова Мередит о том, что Сент-Клэр восхищается Джошем за его исключительный художественный дар. И что отец Сент-Клэра владеет двумя картинными галереями. А еще Сент-Клэр будет ходить на уроки живописи в этом семестре. Я громко спрашиваю, уж не художник ли он сам. Этьен пожимает плечами: – Не совсем. Хотел бы я им быть. От мамы я унаследовал только художественное чутье, но не талант. Джош рисует намного лучше. Да и Рашми, если уж быть честным. – Вы, наверное, очень близки с ней? С твоей мамой? – Я ее люблю, – без тени подросткового смущения говорит парень. Мы стоим перед воротами собора и смотрим наверх – все выше, выше и выше. Я вспоминаю, как мама каждый вечер садится за компьютер и заносит туда данные о каймановых черепахах. Только в Атланте сейчас еще не вечер. Возможно, в данный момент она затаривается в продуктовом магазине. Или едет на реку Чаттахучи. А может, смотрит «Империя наносит ответный удар» вместе с Шоном. Я понятия не имею, чем она занимается, и это меня тревожит. Наконец Сент-Клэр нарушает тишину: – Пора идти. Ты еще столько всего не видела. Чем дальше мы углубляемся в центр города, тем больше вокруг народу. Сент-Клэр рассказывает, что его мама готовит на обед шоколадные блинчики, а на завтрак – кастрюлю пасты с тунцом. Что все комнаты в квартире она выкрасила в разные цвета радуги. Что она коллекционирует письма, где ее имя написано с ошибкой. И ничего не говорит об отце. |