Онлайн книга «Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган»
|
Да какая разница! Тем более Никулин с Сергеевым все равно подождут нас в Ташкенте. Гульнем там, а уж потом все вместе в Москву. Гульнуть в Ташкенте – гусарский шик афганских дембелей. Ведь все время, что мы были в Афгане, там в Союзе, нам «капала» получка. Пусть немного, пусть 10–15 рублей в месяц, но за два-то года ого-го накопилось, под 300 рубликов! Плюс за легкое ранение – 150, если есть. Да за среднее – 300. Это при том, что ведь и в Афгане нам те же суммы капают в чеках «Внешпосылторга». А чеки-то эти в Союзе 1:3, говорят. А можно и подороже продать барыгам Столько денег мало кто из нас когда-то держал в руках. И видно потому, еще не полученные даже, они уже начинали жечь карман. А многим стремление «гульнуть» начинало жечь душу еще по пути в Союз. Отпахав два года на войне, отлазив по горам, отползав под пулями, 20-летние парни искренне считали, что «кто воевал – имеет право». Что никто не в праве хоть как-то сдерживать наш кураж. Но так думали только мы, бесшабашные юнцы. И так совсем не считало ни командование нашей бригады, ни командование кабульской пересылки, ни военные патрули в Ташкенте. Для них мы все еще были военнослужащими, которые должны соблюдать форму одежды, должны были соблюдать воинскую дисциплину, должны… Да почему же мы опять чего-то должны! Мы давно всем все раздали! У нас и так украли уже ТРИ месяца жизни! Вот в этих противоречиях, между «уже заслужил» и «еще должен», и были корни известных на весь Афган буйств десантуры на кабульской пересылке. Повторялись они регулярно, каждые полгода. Чуть потише в апреле и октябре и уж совсем буйные – в августе и феврале. А чем еще напугать бойца, уже «закошенного» с дембелем аж на три месяца? И, как водится, никто никаких выводов из этого не делал. Потому что, если бы делали, разве стали бы докапываться к нашим дембельским парадкам в бригаде? Стали бы распарывать ушитые, как положено, брюки? Стали бы срезать неуставные бляхи, погоны, шевроны, аксельбанты? Стали бы унижать нас, заставляя прибинтовывать к ногам или прятать в трусы всю эту столь важную для нас мишуру? Разве обеднела бы родная армия, позволив увозить с собой второй тельник, а не прятать его, как воришка, под китель на спине? Неужто подрывали боеспособность Вооруженных сил обрезанные канты на подошвах дембельских сапог и приделанные к ним каблуки? Кому мешали изогнутые чуть ли не наполовину бляхи, разглаженные чуть ли не до пупка отвороты кителя, шевроны с вырезанным словом «Афганистан»? Наверное, тем же, кто устраивал нам там строевую перед боевыми, запрещал ходить в горы в кроссовках вместо полусапожек, конфисковывал удобные духовские «лифчики» и спальники. Ведь это не положено! Сутками лазить по горам без воды, неделями жрать сухпай на боевых и месяцами сечку с салом в бригаде, спать в горах на снегу и кормить вшей и, главное, каждый день рисковать жизнью – все это было положено. А все эти удобные, но неуставные вещи – нет. И «нарушать форму одежды», уходя на дембель, – тоже. А ведь для нас это были не просто цацки – это был символ, это был ритуал, фетиш! Это был грандиозный карнавал, которого мы ждали два года. И которого каждый из нас мог не дождаться! Мы все ходили по краю! И 730 дней мечтали о том дне, как лихо заломим берет на затылок и придем домой! Зачем, ради каких высоких принципов нужно было упорно пытаться нам все это испортить, когда он наконец наставал? И еще тысяча зачем и почему, как всегда, безответных! А в результате уже на кабульскую пересылку попадали мы заведенными! Как будто нам мало было своего адреналина… Простите, увлекся – столько лет прошло, а не могу успокоиться. Потому что не могу понять… Прощания с Гардезом у меня не получилось. Целый день мы ждали вертушек, на которых должны были улететь в Кабул. Раза три нас даже выводили на бригадный плац строиться – уже в парадках, с дипломатами, переобнимавшихся со всеми, кто был в это время в роте. Но, продержав какое-то время на плацу, снова распускали по палаткам, не сказав ничего определенного. И вот ты снова тащишься в палатку, где уже со всеми попрощался. Снова нужно снять и развесить наглаженную парадку, размотать бинты, которыми примотаны к ногам неуставные погоны. И снова сидеть ждать… А сил ждать больше нет. После обеда роте пришел приказ срочно собираться куда-то на задачу. Очередные спешные объятия, палатки пустеют, и через какое-то время мы видим, как, поднимая клубы пыли, ротная колонна уносится куда-то в сторону Гардеза… Счастливо, мужики! Спустя еще пару «ложных тревог» нас в очередной раз строят на плацу. Мы уже не особо верим и надеемся, что и на этот раз кудато полетим. Но неожиданно приходит какой-то майор, который практически без всякого шмона ведет нас к нескольким «ГАЗ-66». Перелезая через борт, больно ударяюсь тем местом, где спрятана бляха. Блин, так и без детей остаться можно… Все торопливо, суетливо, обыденно. Разве так я представлял себе два года назад отъезд на Родину. Пылим на взлетку. Забегаем в «Ми-8». Сколько ж нам пришлось на них полетать на десантирование… Родное все внутри. Только мы чужие теперь тут, в своих парадках. Хотя рассаживаемся по привычке кто куда, и на скамьи у борта, и на пол. Нас много, мест мало. Да и наплевать уже – только б улететь отсюда скорее! Заводимся, взлетаем… Даже не взглянул я на прощание вниз. Пока бляху вытаскивал, пока погоны от ног отматывал – уже и не видно стало ни Гардеза, ни бригады… Только бесконечные горы, горы, горы… Унылый и однообразный, но такой привычный уже теперь пейзаж… Через 40 минут мы в Кабуле. На взлетке узнаем – бортов в Ташкент сегодня уже не будет. Значит, ночевать на пересылку. Видать, не разминуться мне с ней, родимой, и напоследок. В гробу я, конечно, видал такой символизм, но что поделаешь. При входе на пересылку замечаю, что часовой смотрит как-то затравленно. |