Онлайн книга «Летчицы. Люди в погонах»
|
Искендеров недовольно замахал руками: – Давай-давай, наводи критика. Язык твоя без костей… – Потом набросился сам: – А ты как танк водишь? Мотаешь туда-сюда… Как черт по мостовой… А я в цель попадай, да? – Это тебе не асфальт. Поле… Ямы, ухабы… – угрюмо проговорил Лацис. – А ты возьми, да притормози, когда моя стреляет, – не унимался Искендеров. – Правильно, – подхватил Краснов, – и мишень на ствол повесь. Тогда он наверняка попадет. Искендеров в сердцах бросил окурок, обидчиво произнес: – Не сразу – снайпер. Первый год служим. На что Краснов сказал, вставая с лавки: – Срок службы у нас, Искендеров, маловат. Некогда бабочек ловить. Срок службы два года, боеготовность – всегда. Понял? Возможно, их перепалка продолжалась бы и дольше, но к ним подошел, вытирая ветошью руки, командир взвода лейтенант Карпунин. Все встали. – Перекур не затянули? – Заканчиваем, товарищ лейтенант, – доложил Краснов, эффектно выбросив к пилотке руку. – Пора за дело. Искендеров удрученно проговорил: – Куда спешить, товарищ лейтенант? Впереди у нас ночь… Это насторожило Сергея. «Разговор тут, видно, был серьезный», – подумал он и осторожно заметил: – Ночью положено спать, товарищ Искендеров. Матисян будто только этого и ждал, встрепенулся, засветился весь, глянул на Краснова. – Слышал? Ночью положено спать! – и обратился к взводному: – Товарищ лейтенант, а как быть, если… завтра вот так надо в увольнение? – провел он ребром ладони по шее. Краснов не сдержался: – Кто о чем, Матисян о свидании. А тот горячился: – Да ведь суббота! Ждешь ее, ждешь… Тут вмешался в разговор Искендеров. Прищурив глаза, спросил: – А если отличимся на учении, отпуск нам будет, да? Пряча улыбку, Сергей укоризненно покачал головой: – Сразу и отпуск? – Дома больше года не был. Закроешь глаза… и степь… степь… Хлеба колышутся. День иди – степь… Месяц иди – степь… – мечтательно вспоминал Искендеров. Его широкое, скуластое лицо было взволнованно-трогательным, будто он и в самом деле шел по обширным, без конца и края, казахстанским степям, где золотисто переливались спелые хлеба, где озорно гулял сухой степной ветер, путаясь и слабея в тучных травах. Сергея радовала привязанность Искендерова к местам, где родился и вырос, где впервые познал счастье труда, почувствовал терпкий запах собранного спелого зерна. Он представил безбрежные степи, о которых так взволнованно говорил солдат, спелые хлеба, работающих людей, и ему вдруг почудился тот сытный, неповторимый запах свежеиспеченного хлеба, которым угощала его в те далекие трудные военные годы мать… Заметив на лице комвзвода печаль и зная, что его родители погибли в войну, Искендеров пригласил его к себе на родину: – Товарищ лейтенант, приезжайте к нам. Моя отец, мать так будут рады… И столько было в его голосе искренней непосредственности, надежды, что Сергей не выдержал, сказал: – А что? Возьму и приеду… в отпуск. – Приезжайте. Я тоже буду рад… Глядя на застенчиво улыбающегося солдата, Сергей мысленно представил себе встречу родителей с сыном, рассматривающих его военную форму, знаки воинской доблести на груди, окрепшую за время службы статную фигуру, и почувствовал, как у самого теплой волной обдало сердце. А Искендеров все стоял, выжидательно посматривая на лейтенанта. Добродушная улыбка блуждала по его смуглому лицу. – Товарищ лейтенант, – обратился Краснов. – Разрешите нам в мастерские? Сергей встрепенулся, поспешно ответил: – Да-да, пожалуйста… Танкисты гуськом потянулись к воротам парка. Сергей хорошо знал этих ребят. Вместе с ними не раз совершал дальние походы, участвовал в учениях, выполнял упражнения на танкодроме и полигоне. Экипаж действовал всегда слаженно, но им не хватало пока еще той сноровки и четкости, которые граничат с мастерством высокого класса. Он понимал, это приходит не сразу, для этого требуется время, тренировки. Но то, что мастерство к ним придет, в этом он был уверен. Его лишь беспокоило поведение Матисяна. Будучи по характеру вспыльчивым, горячим, правильно понимая требования воинских уставов, он не всегда их строго выполнял. Были у него случаи и опоздания из увольнения, и пререкания с младшими командирами, и даже самовольные отлучки. Его увещевали, обсуждали на собрании, наказывали, но все это как-то не особенно на него действовало. Тогда комсомольцы решили написать на завод, где он работал до армии. Кто-то сказал ему об этом, и тут надо было видеть, как он шумел, ругался, упрекал всех в черствости, жестокости, однако после этого поведение его заметно изменилось, и последние два месяца замечаний он не имел. Сергей подошел к стенду передовиков полка. Некоторые фотокарточки пожелтели, подписи под ними поблекли. «Какая небрежность, халатность… – осуждающе покачал он головой. – Не могут привести стенд в порядок…» Его размышления прервал знакомый женский голос: – Собой любуешься, лейтенант? Повернувшись, Сергей увидел Зину, машинистку штаба. Она была в белой юбке, в красном, с синими цветами, батнике [21], как всегда, выглядела эффектно. – И собой любуюсь, и другими, – ответил он нехотя. – Не туда смотришь, Карпунин… – протяжно и загадочно произнесла она. – За Катей приглядывай… Отобьют. – Не отобьют… – скупо улыбнулся он, зная ее способность на всякие розыгрыши. Зина кокетливо повела глазами: – Скажите, пожалуйста, какой уверенный! – Да уж такой вот уверенный, – ответил он, а сам подумал: «Куда она клонит?» – В Сочи собирается, – щебетала Зина. – С какой стати? – Ну и наивный ты, Сергей. А еще – передовой офицер! – Она сделала паузу, потом подчеркнуто добавила: – К композитору. Такие письма шлет. Сам понимаешь… Музыка… Море… Нежный шепот волны… Эх ты, танкист… «Броня крепка, и танки наши быстры…» – Зина как-то неестественно рассмеялась, пошла своей мягкой, плавной походкой. Сбитый с толку, Сергей растерянно смотрел ей вслед. |