Онлайн книга «Герман»
|
Они послушно отвернулись. Герман снял конькобежную шапочку и нахлобучил парик. Он был гораздо мягче прежнего, с челкой, и голова в нем казалась легкой, невесомой и какой-то не своей, а присланной напрокат из-за границы и очень модной. – Уже можно? – Ага. Они обернулись и затараторили, перебивая друг друга: – Герман, замечательно! – мама. – Краше некуда, по-моему! – папа. Погладить себя по голове Герман не дал, хотя они тянулись. – В прошлый раз вы говорили то же самое. – Давай в зеркало посмотрим? – Нет! Не посмотрим. – Выглядишь как раньше! Папа прикусил язык на полуслове, но права голоса на сегодня уже лишился. – Отвернитесь! Они послушно подчинились. Герман снял парик, сложил его в иностранную коробку и надел обратно конькобежную шапочку. – Кто не спрятался, замри! А я спать пойду, наверно. Они шли за ним по пятам. Смотрели, как он убирает коробку в нижний ящик стола. – Ты не хочешь поесть? – Я сегодня досыта всего насмотрелся. – Коньки, пожалуй, лучше снять. – Последний бежит без пары, – сказал Герман. Он заснул на повороте, выпростав одну руку, а дедушка стоял у кромки дорожки, чтобы зафиксировать мировой рекорд. 20 Во «Фрогнере» – новый фильм о Зорро, он вернулся домой в Мексику, но Герман идет не в кино. Ему снова к врачу. Они переступили порог приемной, и мама схватила его за руку. Тут было полно людей и лишь один свободный стул. Сегодня приема ждали чуть живые доходяги. Брюки у многих были расстегнуты, вдоль стены стояли ведра. Больные прикрывали рот рукой и мычали что-то сквозь пальцы, издавали странные звуки, дергались всем телом, жмурились, и лица делались похожи на сморщенные яблоки. Запах в приемной стоял хуже некуда, хотя окна нараспашку, а на улице минус восемнадцать. Но пахло как на набережной у «Фреда Ульсена», если к тамошней вони от нечистот добавить запах старых тапок со свиными ножками внутри. – С Новым годом, – сказал Герман. Это он, кажется, не то ляпнул. Со всех сторон трещала канонада, как будто карманы у всех набиты петардами вперемешку с горящими спичками. У них тоже глаза наедаются медленнее пуза, подумал Герман и натянул конькобежную шапочку на нос. Приоткрыв дверь, доктор поманил Германа с мамой пальцем: заходите. Захлопнул дверь, бегом вернулся на свое место и закурил сигару. – И вот так каждый год. Ребра в распор, кишки узлом, котлета попала не в то горло, от квашеной капусты пучит живот. А я, дурак, забыл противогаз. Тебе сигара не помешает, Герман? – Ничуть. – Ты-то не обжирался? – Нам на маслице к хлебушку не хватает. Мама встала и дважды обошла стул. – Понятно. А подарки подарили? Доктор был в таком прекрасном настроении, что Герман начал подозревать недоброе. – Будете колоть меня? – Нет-нет, никаких уколов, зуб даю. – Конькобежную шапочку. Тут только Герман заметил, что медсестра другая. И у доктора прошла простуда. А на окне стоит совсем другой цветок и глядит в потолок красным наростом. – А вам много хорошего на Рождество досталось? – спросил Герман. Доктор ответил двумя облаками сигарного дыма и минутным молчанием. – Ну что ж, посмотрим, – сказал он наконец, положил сигару и подошел к Герману. – Там уже не на что смотреть. – Я все равно должен посмотреть. Сними шапочку, чтоб мне очки не надевать. Герман оглянулся на новую сестру. – Она тоже должна смотреть? – Я отвернусь, – быстро сказала сестра, подошла к окну и стала поливать цветок. – Она милая, – сказал Герман. – Как ее зовут? Потом он снял шапку, а доктор притащил лупу и принялся изучать его череп, нажимая тут и там. Доктор молчал, но Герман сказал правду: смотреть там было не на что. Всего два кустика волос на затылке, да и те не очень густые. Оглядев голову со всех сторон, доктор убрал лупу в карман и сел. – Можешь надеть шапку. Шапка водворилась на голове, сестра закончила поливать. Красный нарост успел превратиться в цветок. – Какая у тебя любимая дистанция? – Четыреста метров. Собираюсь выйти в чемпионат. – Он записался в Конькобежный клуб, – объяснила мама и подошла ближе. – Ему же можно бегать на коньках? – Да, конечно. Пусть занимается. – А… а как в целом наши дела? Доктор посмотрел одним глазом на маму, одним на Германа и одним на сестру. – Я вам уже говорил: трудно что-либо утверждать наверняка. Процесс идет, как я предполагал. Но повлиять на это нельзя. Может, волосы вновь вырастут. А может, не вырастут. Он наклонился к Герману через стол. – Нигде не больно? Герман прислушался к себе. – Вроде нет. – Отлично. А в остальном как ты себя чувствуешь? – Здоров как лосось, поскриплю еще авось. Ему тут же захотелось откусить себе язык, как папе иной раз. И все заболело – и живот, и глаза. Он вспомнил, что дедушка умер и похоронен. – Может, не как лосось, а как носок. Доктор перевел взгляд на маму. – О парике вы не думали? – Уже купили. Но он не хочет его носить. Доктор встал, и Герман встал тоже. – Почему ты не хочешь его носить? В чем дело? Герман посмотрел в пол. – Ни одного конькобежца в парике не знаем. 21 Герман сел на повороте дорожки, чтобы затянуть шнурки. Он надел три пары носков и вдобавок извел весь утренний выпуск газеты «Афтенпостен». В центре стадиона «Фрогнер» кружились девчонки в коротких юбках, их тени выписывали в искусственном свете зыбкие круги. Герман надел варежки, оттолкнулся и заскользил по льду. Лед держал его. И до старта оставалось еще десять минут. Он пробежал несколько шагов, не работая руками. Штаны натянулись на коленях, газета шуршала, зато он не косолапил. Внезапно из репродукторов грянула музыка – орган Хаммонда и труба, а девочки-фигуристки на внутренней дорожке выстроились в восьмерку и картинно задрали ноги. Руби среди них не видать. Герман принялся тормозить посреди предстартовой прямой, но остановился только на следующем повороте. Возвращаясь вдоль кромки, он деланно захромал, будто у него серьезная травма колена, дошел до старта и встал вместе со всеми. Никого из бегунов он не знал, поэтому сам тоже никому не был знаком. Все они обводили соперников безразличным взглядом, настоящая шапочка была только у Германа. |