Книга Зима, когда я вырос, страница 28 – Петер ван Гестел

— Завтра будет готовить мефрау Вис, — сказала тетя Йос. — Она приготовит еду на три дня и поприбирает в доме — не слишком долго, ведь у нее вены.

— А что она собирается готовить? — спросил я.

Они посмотрели на меня. Все трое. И долго смотрели, не отвечая, — по-моему, дико глупо с их стороны; я так разнервничался, что мне захотелось спрятаться под ковер.

— Какое это имеет значение, Томас? — спросила через некоторое время тетя Йос. — Если тебе покажется невкусно, то просто не ешь.

— Прежде чем садиться за стол, надо мыть руки, — сказала мне Бет. — А тебе, возможно, и лицо.

— Я теперь очень чистый.

— Я никогда не видела, чтобы в ванне была такая грязная вода, — сказала Бет.

— Значит, вся эта грязь с меня смылась.

Бет немного рассердилась.

— Послушай, Бет, — сказала тетя Йос, — не говори такого при Томасе. Он хороший мальчик, немного неаккуратный, хотя в этом ему можно и позавидовать. А вода в ванне после мытья должна быть грязной. Мне вот всегда очень обидно вылезать из ванны с совершенно чистой водой. Какая у меня скучная жизнь, думаю я тогда.

Бет приподняла большие пальцы ног, а все остальные остались на месте.

— Ого, — сказал я, — а я так не умею. Меня пальцы ног так не слушаются.

Бет испугалась и прикрыла ноги руками.

Я перевел взгляд с Бет на тетю Йос, с тети Йос на Бет, а потом посмотрел на Звана. Рад ли он, что я у них живу?

Зван заметил, что я смотрю на него. Поднял голову и подмигнул мне.

— Клево, что ты у нас живешь.

— Клево, — повторила Бет, поморщившись. — Ты сам не заметишь, как станешь таким же уличным мальчишкой, как Томас.

Я только сейчас заметил, что Бет без очков, глаза ее казались от этого маленькими, как у китаяночки, хотя китаянок я видел только на картинках. Я в нее втюхался уже по уши — но она не могла этого заметить по мне, потому что я тоже поморщился.

Мы со Званом стояли рядом в большой комнате на верхнем этаже и чувствовали себя довольно-таки неловко. Здесь не было печки, а на стенах не висели картины. Я дрожал от холода. Высокий торшер на деревянной ножке с завитушками и с абажуром из желтой блестящей материи слабо освещал комнату. В темном шкафу рядом с гигантской кроватью можно было встать во весь рост. Приятнее всего выглядели две большие подушки на кровати, сиявшие белизной.

Я подошел к окну, приоткрыл занавеску.

— Выключи-ка свет, Зван, — сказал я.

Зван выключил торшер.

Через стекло между двумя ледяными узорами я смотрел на свой собственный дом, на его темные окна. В мягком свете горящих фонарей мой дом выглядел очень красиво.

Зван подошел и встал рядом.

— Ты думаешь о маме? — спросил он.

— Нет, — сказал я, — с какой стати?

— Но я же имею право спросить?

— Нет, не имеешь.

— Прости.

— Вот было бы странно, — тихо сказал я.

— Что?

— Если бы я увидел сам себя в окне моего дома.

— Это было бы очень-очень странно, — сказал Зван, — потому что ты не можешь стоять одновременно и тут, и там. Ты балаболка, да?

— Мне наплевать, что ты считаешь меня балаболкой, — сказал я. — Я имею право думать, о чем хочу.

— Разумеется, — согласился Зван, — можешь думать о чем хочешь.

Зван помахал рукой дому на канале Лейнбан.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Я вижу тебя там в окне. И машу тебе.

Я хотел двинуть ему в бок, но он вовремя увернулся, прыгнул на большую кровать и в тот же миг залез под одеяло.

— Давай быстренько, — сказал Зван, — это отличная кровать. И у нас у каждого по грелке. Бет предусмотрела все.

— Пойду скажу ей спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Бет, — громко сказал я у закрытой двери ее комнаты.

— Не входи! — крикнула мне в ответ Бет. — Сначала надо постучаться. И тогда еще нельзя входить. Можешь войти только после того, как я скажу тебе «входи».

Я нажал на ручку двери.

— Нет! — заорала она.

— Но ты же сказала «входи».

— Ну ты и хитрец! Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — повторил я.

По дороге в большую спальню я думал о Бет.

Как знать, может быть, она на свой манер тоже была ко мне неравнодушна. Иначе почему она так резко на меня реагировала?

Я залез в кровать и страшно испугался из-за горячей грелки.

— Елки-палки, какая горяченная!

Зван лежал ко мне спиной.

— Смотри, чтобы с нее не сполз носок, а то такой керамической грелкой можно здорово обжечься.

— Какой огромный носок, — сказал я.

— Это носок отца Бет.

Я ни о чем не спросил, лег на бок спиной к Звану и положил грелку себе под попу. Стало замечательно тепло. Я все больше и больше влюблялся в этот дом.

— У Бет тоже хорошая комната?

— Я туда вообще не захожу, — сказал Зван. — У нее комната с привидениями.

— А что Бет делает в комнате с привидениями?

— Почем я знаю.

— Там дохлые звери и черепа?

— Да нет, — сказал Зван, — ничего подобного. Кончай трепаться, я хочу спать.

— Я тоже, — сказал я, прислушиваясь к собственному голосу: в полутемной комнате он звучал так же странно, как голос Звана. — А тетя Йос классная. Она немножко твоя мама, да?

— Прекрати, а то я так не могу, — сказал Зван. — Ты вот как только замолчишь, так сразу и задрыхнешь, а я всю ночь буду лежать и размышлять.

— И о чем ты размышляешь?

— А у тебя не бывает, что ты всю ночь не спишь?

— Нет, никогда, — сказал я. — Это слишком долго. Я уже почти заснул. Но я не хочу засыпать. Пока спишь, пропускаешь очень многое.

— И что же ты пропускаешь?

— Например, то, что можно лежать в этой кровати и болтать с тобой. А почему ты иногда всю ночь не спишь?

— Нипочему.

— Мне сейчас так хорошо…

— Но не говори об этом, а то спугнешь.

Я заметил по каким-то признакам, что Зван не засыпает, и поэтому сам тоже не засыпал.

— Послушай, Зван… — сказал я и замолчал.

Кровать пришла в движение: Зван почесал себе зад или что-то в этом роде.

— А продолжение будет? — спросил он нетерпеливо.

— Раньше, знаешь… — и я снова замолчал.