Книга Коллекция в бегах, страница 20 – Валерий Гусев

Мне было приятно это услышать. С этим чувством я и уснул. Но ненадолго. Алешка потеребил меня, чтобы сообщить:

– Дим, а я узнал, чья там моторка на пруде скучает. Мне Кощей сказал. Это Арбуза лодка.

Я разозлился:

– До утра не мог потерпеть? Тоже мне – новости!

– Я боялся, что забуду. Но он, Дим, лодку никому не дает. Даже нам с тобой не даст.

– Ну и не надо! Обойдемся. – Я натянул одеяло на голову.

Алешка содрал его с моей головы:

– Дим, он иногда вечером катается на ней.

Вот комар назойливый!

– Да тебе-то что? Пусть катается. И ты катись – спать!

– Дим, да ведь он на тот берег катается. Где этот замок в виде дачи. Ты понял?

Я понял. Но тут же забыл…

Денек начался хорошим утром, налился солнечным жаром и светом, мягко шелестел легким ветерком в кронах наших берез. Дачная погода.

Наша безымянная кошка (к Апреле она так и не привыкла, осталась просто кошкой) уселась на крыльце и вовсю умывалась. Она, вообще-то, чистюля, часто приводит себя в порядок. Но сегодня – что-то особенное. Полдня она не слезала с крыльца, нам надоело через нее перешагивать, а она все мылась. Аж блестела вся на солнце.

– У нее сегодня банный день, – объяснил Алешка.

– Гостей намывает, – сказала мама.

И не ошиблась. Приехал папа. Вместе с Павликом. Оба они были веселые, голодные и озабоченные. И, после всяких приветствий и обмена новостями, разговаривали за столом между собой, и совершенно непонятно. Мама пыталась отвлечь их от рабочих проблем и время от времени перебивала:

– Как там Берлин, отец?

– Стоит, что ему сделается. – И тут же говорил Павлику: – Вершинин очень озабочен. По некоторым агентурным данным, готовится переброска за рубеж целой партии краденых картин. На сумму около миллиона долларов.

– Не слабо, – крутил головой Павлик. – И каким же путем?

– По дипломатическим каналам.

– Ну да, – кивал Павлик, – дипломатический багаж не досматривается.

Тут опять мама:

– Отец, а как там погода, в Берлине?

– Как всегда, – отвечал папа, – немецкая. – И он тут же повернулся к Павлику: – К тому же, Павлик, по оперативной информации, в эту партию включены полотна и эскизы Айвазовского, Шишкина, Левитана. Это понятно?

– Это понятно! – врезался Алешка. – Это наши картины. Июльские. Я их чуть не нашел. Павлик помешал.

– Отец, – сказала мама, – ты плохо ешь. Ты там, в своем Берлине, наверное, объелся всяких гамбургских сосисок.

Папа, похоже, ее не услышал.

– Более того, – сказал он Павлику. – По оперативной информации, готовится какая-то провокация против одного из работников российского Интерпола.

– С какой целью? – Павлик даже жевать перестал.

– С одной из двух. Либо шантаж, либо компрометация.

– Понял, – как-то уныло произнес Павлик. – В любом случае дело передадут другому следователю. А это даст возможность адвокатам добиться освобождения Понизовского.

– И больше того, – кивнул папа, – вывести из числа подозреваемых Леонардова.

Алешка при этих словах уронил ложку. Ложка сшибла со стола чашку. Чашка упала на кошку. Кошка сиганула на окно и сшибла с подоконника банку с простоквашей.

– Ничего, – сказала мама, – она уже все равно прокисла.

– Кошка? – спросил папа. – Или простокваша?

– Ложка, – задумчиво произнес Алешка.

– Но Леонардов ведь не задержан, – сказал Павлик. – С него только взяли подписку о невыезде. И он спокойно живет на своей даче. Вернее – в своем замке. Совсем рядом.

– Не задержан, – вздохнул папа. – Улик для его задержания недостаточно. Он великий хитрец. И ему американцы очень помогают.

– Еще бы! – сердито выкрикнул Павлик. – Он им поставляет наше народное достояние. В виде картин великих российских мастеров.

– Дело еще в том, – сказал папа, – что он может вскоре получить американское гражданство. И тогда он вообще уйдет от ответственности.

– Ничего, – сказала мама. – Простоквашу я тряпкой соберу, а осколки – веником на совок. И никуда этот Леопард не денется.

– И ты ему, – вскочил Алешка, – настучишь совком по тыкве!

– Настучу, – пообещала мама, – ты его только поймай.

– Поймаю, – сказал Алешка. – И всю его команду. Хохлатую.

– Почему хохлатую? – спросил папа.

Алешка немного смешался, чуть-чуть растерялся. Но выкрутился:

– Ну, они же не лысые, да?

Папа посмотрел на него очень внимательно:

– Алексей, ты уже допустил ошибку. Нужно было сразу же сообщить капитану Павлику о своих подозрениях.

– Ага! Сообщить! Вы мне все равно не верите. А капитан Павлик, он… Он не очень глупый человек. Почти умный. Он об одном деле здорово догадался. Только еще сам об этом не догадался.

– Замолотил, – рассердилась мама. – Так догадался или не догадался?

– Я догадался, – сказал Павлик, – что Леша о чем-то важном догадался.

– Я догадался, – ответил Алешка, – об одном Трояновском коне.

Не знаю, как другие, сидящие за одним столом, но я чувствовал себя дураком. Или наоборот. Вроде как бы сижу среди сумасшедших, они там о чем-то щебечут, а смысла в их щебете никакого нет.

И вдруг что-то в моей голове начало проясняться. Будто в темной комнате включили свет. Как ни стыдно признаться – прояснения начались с помощью младшего брата. Я и слышал, и видел, и знал все, что слышал, видел, знал и Алешка. Но он сделал выводы, а я нет. Мне вспомнились некоторые разговоры. Вот эти тыковки, арбузы – столько приятных слов мы от них наслушались. Нас давно так никто не хвалил. Может, даже никогда. Разве что на день рождения или под Новый год.

Особенно Арбуз Иваныч старался. А мама от его слов прямо цвела, как роза, и таяла, как Снегурочка.

– Дима у вас такой положительный, даже степенный, – говорил Арбуз, – серьезный такой, хозяйственный. Из него со временем хороший муж получится. И отец тоже, глава семьи. А Леша такой неожиданный, импульсивный такой. И все у него – раз-раз – и готово! Вы приглядывайте за ним. А то и впрямь улетит на своем самолете. У него очень ум живой. Мгновенный такой.

– Юный Шерлок Холмс, – похвалилась мама. – Весь в отца.

– О! Я ведь тоже в свое время увлекался рассказами о Холмсе. Я их все наизусть знаю. Особенно этот, как его? А! Вспомнил «Пять зернышек мандарина».

– «Пять апельсиновых зернышек», – вскинул Алешка голову. В глазах его мелькнуло удивление.

– Точно! Апельсиновых! А самый мой любимый этот… как его? «Пляшущие детишки».