Онлайн книга «Коллекция в бегах»
|
– А мы себе яичницу сделаем. С колбасой. Давай, Дим, действуй. – А колбасы нет, – сказала мама. – А мы и без колбасы не заплачем. – Алешка бодро махнул рукой. – Мы голой яичницей обойдемся. – А яиц тоже нет, – сказала мама. – Я забыла купить. Давайте я вам по-быстрому «вармишель» сбацаю. Но «мармалада» нет. Тыковки переглянулись, покивали друг другу. Одна достала из ведра упаковку с яйцами, другая – колбасу. Неплохо подготовились. Они что, пришли навеки поселиться? Пришлось опять ставить на всех самовар. Мы поужинали и напились чаю под березками. Алешка почему-то начал заливисто зевать и тереть глаза кулачками. Вовсю показывал, что очень устал и безумно хочет спать. Мама отдала тыковкам папину подушку и наш старый плед. Извинилась, что ничего другого больше не нашлось. – Ничего, хозяюшка, мы привычные. У себе в Украйне мы так прямо и почивали под уишнями. – А под березами еще лучше, – сказал Алешка и зевнул так, будто хотел всех нас проглотить. У него даже за ушами что-то громко треснуло. – А почему под березами лучше? – спросила Паша (или Глаша). – Вишни в открытый рот не падают. Тыковки посмеялись и, под недовольное ворчание дивана, улеглись, укрылись пледом. И мы тоже пошли спать. Когда мы с Алешкой забрались на свой второй этаж, зевота у него кончилась. – Ты, Дим, особенно-то не спи, – сказал он. – Это еще почему? – Второй вариант проспишь. Я его не послушал и уснул довольно быстро. И спал до утра довольно крепко. Только иногда вздрагивал во сне, когда под березами тоскливо охал наш говорливый диван – наверное, тыковки ворочались в беспокойном сне, переживая за своего начальника Ван Ваныча. Уже под самое утро мне показалось сквозь сон, что Алешка вылез из-под одеяла и тихонько спустился вниз. Ну да, это понятно – чаю надулся. И я опять крепко заснул. И опять мне сквозь приятный утренний сон показалось, что откуда-то вернулся Алешка, устраивается под одеялом и что-то, довольный, ворчит себе под нос. Вроде того: – Иван-дурак… Второй вариант… Тыковки полопались… Потом он хитро хихикнул, зевнул и успокоился… Утро началось очень весело. Мама напевала песни своего детства и пекла оладьи. Они у нее получаются не хуже, чем пирожки у тети Моти со станции. Устав, мама все-таки села на кошку. Не промахнулась. Кошка до этого крепко спала – ночью она охраняла наш сарай от мышей и лягушек и, конечно, к утру уставала. Она на маму обиделась, истошно взвыла и прыгнула из-под мамы почти до потолка. Даже все-таки не почти. Мы с Алешкой проснулись от того, что кто-то или что-то ударилось в наш пол. Или в потолок с точки зрения первого этажа. Мы, просыпаясь, подумали, что это мама стучит нам длинной шваброй: пора вставать, умываться и завтракать. Алешка на этот стук всегда ворчит одно и то же: – Завтракать каждый день я согласен, а умываться – что я, кошка, что ли? Я и так все время чистый. С утра и до обеда. Один дядька сказал, что человек – он как кусок мыла. Чем чаще моется, тем меньше от него остается. И без всякой пользы. – Мойдодыр, – обычно добавляю я, сильно зевая, – плохой человек. Кривоногий и хромой. Тут Алешка садится в постели и яростно подхватывает: – Вот, Дим, этот пацан, у которого свечка в печку, он разве в этом виноват? – А кто виноват? Крокодил? Который мочалки глотает? – Если у мамы умывальник кривоногий и хромой, то чего можно требовать от ее сына? Вот я, Дим, весь из себя чистюля в нашу маму. Ну, чистюля он относительный. В основном в отношении зубов. Он зубы чистит так, будто на охоту собирается, нападать на мелких хищников. А вот ноги, например… Как-то недавно мама забралась вечером, когда мы уже легли, вернувшись с пруда, на наш чердак и содрала с Алешки одеяло. И ахнула: – Ты почему в носках улегся? – Для тепла, – не растерялся Алешка. Потому что это были не носки. Это он по берегу пруда бродил. Забыл от ила ноги сполоснуть. Чистюля! – Ладно, – зевнул Алешка. – Надо умыться: сегодня с утра гости припрутся. – Какие гости? – удивился я. – Кого ты пригласил? – Это не я пригласил. Это Арбуз Иваныч. Ментов на нас натравил. Ничего не понимаю. – Скоро поймешь, – пообещал Алешка. – Второй вариант пошел. Когда мы спустились под березки умываться, то тыковок на диване уже не было. Они, наверное, с утра пораньше умелись на свой строительный объект со своими ведрами и швабрами. Мы не очень расстроились. За завтраком Алешка все время поглядывал в окно. Будто в самом деле кого-то ждал. И дождался! Возле калитки остановился милицейский «уазик», и из него вышла целая толпа народа. Майор в форме, капитан Павлик, два сотрудника без формы и двое гражданских лиц, наши соседи через два дома. И все они вошли на наш участок. У соседей были смущенные лица, а у капитана Павлика лицо – очень злое. Я никогда его таким не видел. Он шел рядом с майором и говорил жестко и упорно, словно дрова рубил: – Это грязная провокация, товарищ майор! Я напишу рапорт министру! – Разберемся. – Майор сам был несколько смущен. – Поступило заявление, я обязан провести служебную проверку. – И тут он почти наткнулся на нашу маму. Она стояла у него на пути, уперев руки в бока и грозно сверкая своими красивыми глазами: – И что все это значит? – Майор Семенов. Служба собственной безопасности. – А мы вас не вызывали. – Поступило заявление на полковника Оболенского в том, что на его даче хранятся похищенные картины. Я обязан произвести у вас обыск. – Охренеть! – сказала мама. Майор чуть заметно улыбнулся, Алешка взвизгнул от восторга. – Граждане понятые, подойдите поближе к этому штабелю и наблюдайте за прохождением обыска. Приступайте, товарищи, – кивнул он оперативникам. Те стали перекладывать доски. – Потом, – сказала мама, – когда обнаружите похищенные полковником милиции Оболенским картины, уложите доски на место. В том же порядке. – Обязательно, мадам, – отозвались бравые опера. По мере того как штабель перемещался на другое место, понятые – дядька в шляпе и тетка в очках – постепенно придвигались поближе и вытягивали свои шеи. Им, наверное, очень хотелось своими глазами увидеть, какие картины воруют полковники милиции. А вот операм явно этого не хотелось. По мере того как уменьшалось число досок в прежнем штабеле, они заметно веселели. – Все! – сказал с облегчением один из них. – Пусто-пусто, товарищ майор. Товарищ майор достал из папки листок – заявление – и глянул в него. Поскреб пальцем висок. Указал на наш ревущий диван и процитировал: |