Онлайн книга «Тайна графа Эдельмута»
|
— Слушай, ты. Ее высочество согласились остаться в замке еще на один день. Завтра они со свитой едут на прогулку. Приготовь принцессе коня. — Какого, ваше сиятельство — Молодца или Красавца? — Приготовь ей Придурка. Да подрежь сбрую снизу — так, чтоб заметно не было. Граф зевает: зверски устал. Но спать некогда. Нужно идти готовить соглашательный порошок. Хлопоты… * * * Ночь. За окном кельи — стройные пихты и мохнатые ели. На столе свеча, по лавкам — сестры-монахини. Меж них — святая Матильда (усы длинные, пышные — дай Бог такие любой святой): тыкая иголкой вышивку, рассказывает. — Глаголю, сестры, не от желания пустой болтовни, а в назидание. Случилось мне видение, и было то ровно неделю назад… Утром в день святого Доминика, покончив с сорок восьмой молитвой и поднявшись с колен, Матильда вышла из ворот монастыря и углубилась в лес, чтобы собрать хворосту Свернув с привычной тропинки — тут было мало хворосту — она, веточка за веточкой, кустик за кустиком, и забрела в самую чащу, где темно было как ночью. Вдруг холодно ей стало. А по телу забегали мурашки. Распрямилась — видит: из-за темной ели выходит… не человек, не зверь — а девушка юная в розовом платье и с головой кабана! — Хочу постричься в монахини, матушка! И рылом в ноги — бух! — Грехи замаливать, Божьей благодати сподобиться! Вот так. Собрала Матильда всю свою веру в кулак, осенила тройным знамением мерзкое чудище… Тут силы и изменили ей: страшно крикнула и повалились без чувств. Очнулась под вечер. Солнце садилось, чудище сгинуло. С тревогой ощупав себя, установила: ряса исчезла, прядь волос над ухом пропала… но самое святое — усы да крест нательный — не тронуло чудовище, не посмело! — Говорю то в назидание, — молвила монахиня, делая последний стежок на вышивке. — Да укрепится всяк слабый духом и да преодолеет дьявола, если до последнего мига будет веровать в Господа и призывать его к себе в помощь. …Закончив рассказ, святая прощается с сестрами на ночь. Плотно затворяет дверь, опускается на колени перед распятием, начинает шептать: — Понедельник, вторник, среда, четверг… Вторник, среда, четверг… Крути — не крути, а выходит, что завтра пятница. Нужно готовиться. Вытащив из-под половицы ящичек, она вынимает щипцы, накаляет их на огне — и начинает тщательно подкручивать усы. Такова должность у святой: по пятницам усам предписано кудрявиться. * * * Сильнее прижав к себе бутыль с «эликсиром молодости», Эвелина обернулась к потайной дверце, плотно притворила ее и — щелк, щелк — повернула ключ в замке. Затем прислонилась к холодной крепостной стене и закрыла глаза: нужно было подождать, когда сердце перестанет так бешено стучать. Надо было только успокоиться. Ибо план был превосходный. «Превосходный-превосходный!» — подбодрила она сама себя. Перво-наперво — проникнуть на кухню и уговорить кухарку добавить «чудесного эликсира» в завтрак графу Шлавино. Если же кухарка не захочет-то предложить ей самой сначала попробовать, что за чудесный напиток этот эликсир. Дальше уговорить кухарку налить «эликсир» в вино графу не составит труда. А после того как злодей-колдун отпробует «чудесного эликсира», Эвелина попросит доложить о себе. Да-да, об Эвелине, дочери графа Эдельмута! Невероятно, если ее не захотят принять. И вот тогда-то… Тогда-то она и скажет, глядя в глаза одурманенному соглашательным зельем злодею: «Господин чародей, вы хотели погубить моего отца, но вам это не удастся. Скажите мне, где спрятали графа Эдельмута и отдайте волшебные конфеты для господина Фаульмана». Повторив про себя последние слова, Эвелина собралась с духом, открыла глаза и выбралась из мокрых кустов на полянку. Замковый садик был невероятно запущен. Дождь кончился, в тишине с мокрых листьев капала вода, в предрассветных сумерках начинали щебетать первые птицы. Эвелина осмотрелась. Слева высокая деревянная лесенка вела прямо в покои. Рядом стояла низенькая беседка, со всех сторон заросшая густым кустарником. Справа меж кустов проглядывала другая дверь. По словам Вилли, она-то и вела во двор. Как не хотелось выходить из этого садика, куда, наверное, целыми днями не заглядывает никто. Тут было так спокойно! «Ах, все будет хорошо», — храбро сказала себе Эвелина. И повторив еще раз «Берегитесь, граф, скоро мой отец окажется на свободе!» — смело толкнула дверь и вышла во внутренний дворик замка. — …К графу, говоришь? — С-совершенно в-верно. — А что это у тебя за пазухой? Не сводя испуганного взгляда со спрашивающего, Эвелина вытащила бутыль. — Хм, — поморгал Упырь. — Что это там? Не кровь ли часом человеческая? — Что вы! — в ужасе воскликнула Эвелина. — Это… это… «эликсир молодости». Для его сиятельства. — «Эликсир молодости»? — На жирном лице Упыря появился интерес. Друг графа подкатился ближе и взял бутыль в руки. — Взаправдашний? — Самый настоящий, — поспешила уверить девочка. — И сколько за него просишь? — облизнулся Упырь, не сводя глаза с бутыли. — Тридцать сребренников, — пробормотала Эвелина, от растерянности — первое, что пришло в голову. — Возьми, — не глядя, сунул тот ей кошель. Какое-то время девочка стояла, глядя на кошель — толстый, голубого бархата, с пушистыми кисточками… — Но это… для графа! — вскричала она вдруг. — Стойте! Поздно. Содержимое бутыли — буль-буль-буль-буль! — уже переливалось в горло Упыря. Потрясенная, смотрела Эвелина на пустую бутыль. Вот и все, что осталось от беспроигрышного плана. Что же теперь делать? — Графу бы не понравилось, — вытирая губы, заверил Упырь. — Не в его вкусе. И вообще, зачем ему молодеть, он и так молод. Нет у тебя еще? Эвелина печально покачала головой. Глаза ее наполнились слезами. Какой хороший был план! Такой замечательный, такой хитроумный! А все из-за нее. Уже сегодня вечером у нее в руках были бы конфеты. А завтра, может быть, она увидела бы отца… Где-то вдали прокричал петух. — Ну, мне пора, — заторопился Упырь. — Если раздобудешь еще такого эликсира, неси прямо ко мне. Уговор? Ответа не последовало. Вместо него послышались громкие всхлипывания. — Что-что? — не понял Упырь. А слезы текли и текли по лицу Эвелины. — Что стряслось-то? — участливо осведомился Упырь. — Ничего, — отвернулась девочка, вытирая рукавом мокрые глаза, — ничего не стряслось… Просто я больше… я больше… никогда не увижу моего отца… — Слезы с новой силой закапали на рукав. — Никогда… |