Онлайн книга «Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)»
|
– Проше пана, а правда это, что если побриться, то уже волосы не растут? Он боится открыто называть лысину, чтобы меня не обидеть. – Неправда, ведь бороду бреют, а она растет. – У некоторых солдат бороды вот такие, до пояса, как у евреев. Почему? – Да уж такой обычай. А англичане так даже усы бреют. – А правда, что у немцев много евреев? – И у немцев есть, и русские евреи есть, и евреи-поляки. – Вот вы говорите «евреи-поляки»? А поляки – это евреи? – Нет, поляки – католики, но кто говорит по-польски, хочет, чтобы поляку было хорошо, и желает полякам добра, то он тоже поляк. – Моя мама была русинка, а отец поляк. А мальчики считаются по отцу. А вы знаете, где Подгайцы? Мой тятя оттуда родом. – Сколько лет твоему тяте? – Сорок два, а теперь сорок пять. – Так тебя папа даже не узнает – так ты вырос. – Не знаю, узнал бы я тятю. – А фотографии у тебя нет? – Куда там! А есть солдаты, что на него похожи. Тихо. Вечер – это необыкновенно важное время для детей. Чаще всего – воспоминания, но часто и тихие рассуждения и спокойные, шепотом, беседы. Так было и в Доме сирот, так было и в летних лагерях. – Вы пишете книжку? – Да. – Это вы сами написали мой букварь? – Нет. – Так вы его купили? – Да. – Верно, полтинник отдали? – Нет, только 25 копеек. Опять тишина. Закуриваю папиросу. – Правда, что серой можно отравиться? – Можно. А что? Не понимаю, откуда взялся вопрос. – Потому что были спички, когда они шли на маневры… Отголосок уже стершегося из памяти рассказа отца о том, что какие-то сорта спичек лучше, – что-то, услышанное много лет назад: когда его отец был еще холостым и служил в армии, в суп попала сера, и солдаты отравились. Я не понял. Стефан говорит сонным голосом, что-то невразумительно бормочет – уснул. Как горячо я в детстве желал увидеть своего ангела-хранителя! Я притворялся спящим, а потом внезапно открывал глаза. Неудивительно, что он прятался. Вот и в Саксонском саду так же: думаешь, что поблизости нет охранника, а только выбежишь за мячом на газон, он тут как тут и уже издалека грозит пальцем. Мне было неприятно – моего ангела-хранителя зовут тоже как бы охранником. * * * Пятый день Дудук хвалит Стефана: трудолюбивый парень. Когда я был в мастерской, он пилил доску. Я не мог спокойно смотреть: доска ездит во все стороны, тупая пила прыгает по доске – так он может легко поранить пальцы. Но я ничего не говорю. Бессмысленно предупреждать, чтобы он был осторожнее. И без того: – Не выходи босиком во двор. Не пей сырой воды. Тебе не холодно, живот не болит? Вот это-то и делает наших детей эгоистами, развращает их и оглупляет. Из мастерской он вернулся в шесть часов. Не хочет ехать в воскресенье в Тарпополь. – Зачем? Неделя прошла, и снова ехать? Пан Валентий тоже с нами поедет? Мы там долго будем? Не хотел писать брату письмо. – Я же с ним увижусь. – А вдруг не застанешь его дома? – Ну ладно, чего уж там, напишу… – С чего начнешь письмо? – Во славу Господа нашего, Иисуса Христа… – А дальше? – Откуда мне знать. – Напишешь ему, что приболел? – Нет! Я еле удержался от иронического вопроса: «Как насчет пирожков с повидлом и зельца?» Письмо короткое: «Я работаю в столярной мастерской, работа мне нравится, пан доктор учит меня читать и считать, можешь быть за меня спокойным». – Как подпишешься? – Стефан Загродник. – А может, напишешь: «Сердечно тебя целую»? – Не-е, не надо. – Почему? Шепотом: – Мне стыдно. Я предлагаю: – Ты сам перепишешь начисто, или я тебе напишу на листочке, а ты уже с моего листка перепишешь? Даю ему писчую бумагу и конверт. Два раза он пытался – не вышло. Сколько бумаги испортил. Ладно уж, завтра с моего листка перепишет. Арифметические примеры мы с ним решали полтора часа без перерыва. – Хватит уже? – Нет, до конца страницы. Кто знает, может, задачник – самый лучший сборник упражнений для чтения. Задачи, загадки, шарады, шуточные вопросы – ребенок не только должен, он сам хочет их понять. А впрочем, не знаю: может быть, раздвоение внимания нежелательно. Достаточно того, что на сегодняшнем уроке задачки вытеснили и заменили чтение. – Сколько вы папирос курите, наверное, штук пятьдесят? – Нет, двадцать. – Курить вредно; один мальчик подул на бумагу, так бумага вся стала желтая. Когда в папиросе есть вата, она дым задерживает. – А ты уже когда-нибудь курил? – А почему бы и нет? – В приюте? – Не-е-е, когда с братом жил. – А откуда брал? – Ну, когда лежали на столе или на шкафу… А у вас от них кружится голова? – Конечно, немножко кружится. – А у меня сильно кружилась… я не хочу привыкать к курению. Пауза. – Правда, что, когда будет тепло, будем на лошадях ездить? (Для него это важно – помнит обещание.) – Лучше, если бы мы не ездили, а оставались на месте. – Нет, я подумал – в Тарнополь. – Лошади боятся автомобилей. – Ну так что, если даже лошадь немного и понесет… – А если в сторону отскочит? Я рассказываю, как под Ломжей лошадь чуть было не свалилась с высокой горы. Стефан ложится в постель. Я завожу часы. – Правда, есть часы, которые заводятся «в обе стороны»? Я ему показываю, что и мои часы заводятся «в обе стороны». Принимаюсь писать – приводить в порядок записи. – Пан доктор, я вставил новое перо, а то прежнее царапало бумагу. – Быстро же оно испортилось… ты чиркал им по столу, а от дерева кончик тупится. Только сейчас, мимоходом, я обратил его внимание на то, что он что-то неправильно делал; я многократно убеждался, что сделанные так замечания куда действеннее. |