Онлайн книга «Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)»
|
Тишина… – Почему вы, пан доктор, столько листков порвали? Объясняю, что такое запись, сделанная наспех, а что – обработка записей. – Например, я записал что-то о больном: кашель, температура. А потом, когда у меня есть время, я переписываю все как следует. – Моя мама кашляла, харкала кровью – был цирюльник, сказал, что тут ничего уже не поделаешь. А потом мама ходили в больницу, пока не померла. (Вздох, потом зевок. Вздох тут подражание; так принято – вздыхать, вспоминая умерших.) * * * Шестой день Наспех выпил чай и помчался в мастерскую. Мелькнул на миг за обедом – вернулся в шесть. Я начал очень интересный эксперимент: смотрю на часы, как долго он читает конкретный рассказ, и отмечаю, сколько сделал ошибок; я поправляю его не во время чтения, а только после того, как он закончит. Он читает два раза: первый раз – 4 минуты 35 пять секунд и восемь ошибок, второй раз – 3 минуты 50 секунд и только шесть ошибок. Скандал из-за лошади. Мы играем в шашки. В приюте были мальчики, которые хорошо играли, с ним они не хотели играть. «Кому охота со мной играть, коли я не умею». Однако он набрался от них манер хорошего игрока, а именно: перед тем как переставить шашку, перебирает в воздухе пальцами, чтобы, как ястреб, ринуться на шашку противника; то он причмокивает, то небрежно толкает шашку ногтем, с презрительным выражением лица и пренебрежительно надув губы. Эти манеры противно видеть даже у хорошего игрока, а уж тем более у игрока плохого, которому я иногда предлагаю ничью, чтобы подбодрить. Играем, значит. И вдруг: – Пожалуйста, поезжайте завтра поездом, а мы с паном Валентием поедем на лошади. – Глупыш, ты что же, решил, что лошади для катанья? А впрочем, попроси полковника. – А даст? – Фигу даст. – Ну, ваш ход. Голос у него раздраженный. Начинает играть нечестно, решив выиграть любой ценой – отомстить. – Э-э, куда поставили… Ну, скорее… Ишь, какой вы умный. Я делаю вид, что не замечаю, но играю внимательно, чтобы все-таки выиграть – наказать его. – Вот увидите, что проиграете. – Это ты проиграешь, потому что играешь нечестно, – говорю я спокойно, но твердо. Если свою волю подчинить воле ребенка, в отношения вкрадется презрение. Надо отстаивать свой авторитет фактами, без нотаций. Фигур осталось немного. Я наношу ему болезненный удар: он теряет дамку. – Не умею я играть дамками, – говорит он, смирившись. – Ты и простыми шашками пока не научился хорошо играть, но научишься. Когда я мыл руки, он поливал мне из кружки, подал полотенце, сказал, чтобы я пил чай, а то остынет. Не произнеся ни единого слова, я высказал свою обиду, а он очень тактично и тонко попросил прощения за то, что чувствовал ко мне. В этой ссоре из-за лошади, кроме гнева, было и пренебрежение. Откуда оно взялось, где его источник? Может быть, в моем: что ты хочешь – считать, читать, писать? Может, это его раздражает. Дети любят некоторую обязаловку: это им облегчает борьбу с внутренним сопротивлением, экономит умственное усилие выбора. Решение – это изнурительный труд добровольных жертв при повышенной ответственности за результат. Приказ обязывает только внешне, свободный выбор – внутренне. Если ты оставляешь ребенку решающий голос, ты или глуп, потому сам не знаешь, что делать, или ленив и не хочешь ничего делать. Откуда это пока еще легкое облачко пренебрежения? Ему я даю бублики, сам ем черный хлеб. Уже два раза он уговаривал меня взять бублик, но себе взял получше, пропеченные: никто его не учил лицемерию этих светских малюсеньких жертв, которые должны показывать готовность к существенным, большим жертвам. Эта мелочь, этот пустяк, который я назвал скандалом из-за лошади, доказывает, что время его раскрепощения прошло, он осмелел, теперь я могу потихоньку начать его воспитывать. Собираю материал для этой беседы… Вечером я осматриваю его грязную рубашку, и, понятное дело, – вошь. – Что там такое? (В голосе беспокойство.) – Вошка. – Это потому, что в приюте простыни не меняли. Одеяла такие грязные. – Ничего, наверное, их больше не будет. А почему не меняли простыни? – Не знаю, видать, им стирать не хотелось. Первый разговор о приюте. – Санитаров не боятся, а солдата боятся. Нет, солдат тоже не бьет, потому что бить нельзя – воспитательница бы на него рассердилась. Иногда только солдат раскричится и даст ремнем, но бить не бьет. – А тебе когда-нибудь попадало? – А почему и нет, попадало… Так это выглядит: не бьют, но бьют. И все-таки Стефан прав: не бьют, нельзя бить, солдат кричит, наверняка грозится, но редко, в исключительном случае, тайком ударит ремнем. Раньше я посмеялся бы над этой, казалось бы, нелогичной речью. Я перестал смеяться примерно три года назад, когда Лейбусь сказал: – Я очень люблю кататься на лодке. – А ты когда-нибудь катался? – Нет, никогда в жизни. Самое большее, это ошибка речи, а не отсутствие логики: он уверен, что кататься на лодке приятно. * * * Седьмой день У Чекова были гости – карты. Ужин запоздал. Валентий дежурил в столовой. Злой, выхожу около двенадцати часов. Возвращаюсь в избу, зажигаю лампу. Стефана нет. Какого черта? Выхожу, в дверях сталкиваюсь со Стефаном. – Где ты был? – На кухне. Я выходил, смотрел в окно, а вы сидите. А тут гляжу – вас нет. Я так мчался, чтобы вас догнать. – Ты боялся? – Да ну… чего мне бояться-то? Нет, не боялся. Ждал, выглядывал, бежал – чтобы вместе. Два года я не видел никого из своих, полгода тому назад – письмо, короткое, жесткое, случайно прорвавшееся сквозь кордон штыков, цензоров и шпионов. И вот я опять не один. Я испытал чувство безграничной благодарности к этому ребенку. Ничего в нем нет выдающегося, ничего, что бы привлекало, приковывало внимание. Заурядная физиономия, в фигуре ничего особенного, ум посредственный, мало воображения, полное отсутствие чувствительности – ничего из того, что украшает детей. Но в этом заурядном ребенке, как в неприглядном кустике, говорит природа, ее извечные законы, Бог. Спасибо тебе, что ты именно такой – заурядный, так себе… «Сыночек мой», – подумал я сентиментально. Как поблагодарить его? – Послушай, Стефан, когда у тебя есть вопросы, или какие-нибудь горести, или тебе чего-то хочется, – скажи мне. – Не люблю я приставать. |