Книга Дуэль на троих, страница 33 – Михаил Крупин

Я хотел было его перебить. Но увидел, что император не слушает, весь погруженный в течение собственных мыслей. Может быть, ему необходимо было выговориться перед человеком, которому он верил?..

– …Александр не ответил ни на одно мое письмо! – Бонапарт вновь оторвался от бумаг и в раздражении начал ходить взад-вперед по кабинету. – Организовал какую-то разбойничью войну, что совершенно против всех правил военного искусства и политики!.. Ну ничего, я тоже начну действовать против правил!..

– Ваше величество, – все же вклинился я, – прошу вас не выдавать мне военных тайн.

Наполеон, осекшись, глянул на меня внимательнее. Потом стремительно шагнул ко мне.

– Почему же, мой верный Бекле?

Я понял, что не успел собраться с духом, но, быстро сглотнув, сказал:

– Вы же знаете, что во мне течет русская кровь…

Император с облегчением расхохотался:

– Какая чушь! Я тоже не француз, а корсиканец. Что не помешало мне создать великую французскую империю и увеличивать ее пространства по сей день! Но ты даже родился в Париже, ты с головы до кончиков ногтей – истинный парижанин!

– Я тоже так думал, монсеньор. Но я ошибался. Родился я здесь. Как это ни странно… – я развел руками, – россиянин, сносно говорящий на французском языке. Как и многие из русских. Я вам честно служил до этой минуты, ваше величество. Но сегодня выхожу в отставку, потому что не способен драться против своей родины. Не хочу, чтобы вы или кто-то еще посчитали меня изменником, поэтому открыто говорю вам о своем решении.

Повисла зловещая пауза.

Наполеон был изумлен. Он медленно обошел меня вокруг…

– О, мой честный Бекле!.. – сказал он наконец, и в его голосе зазвенела горькая ирония и злоба. – Другого времени, конечно, ты не мог найти для этого удара… – Он нервно расстегнул свой воротник.

– Вы тоже не спросили у России, готова ли она к удару.

– Даже так? – Император уже едва сдерживал гнев. – Даже так?.. – Он тяжело опустился за большой стол и постарался придать лицу официальное выражение (и только тут я увидел, как он измучен последними днями). – Вы поведали, юноша, что не намерены сражаться против своей родины. А за свою, так называемую, родину вы намерены сражаться?

Я молчал, в горле совсем пересохло. Но, очевидно, само мое смущение и дрогнувший взгляд сказали Бонапарту все.

Император, протянув руку, взял со стола один медный колокольчик из четырех и нервно позвонил.

В зал тут же вошли четверо рослых гвардейцев и остановились – двое сбоку от меня и двое за моей спиной.

Теперь Наполеон мог гневно резюмировать:

– В таком случае, юноша, вы обвиняетесь в измене, нарушении присяги императору, приравниваетесь к пособникам вражеской армии и будете повешены вместе с поджигателями и партизанами! Арестовать его!

* * *

Вот честно, неохота вспоминать об этом. Но уж назвался груздем, начал записки писать – хочешь не хочешь, а полезай пером в чернильницу.

Помню, в осеннем безоблачном небе металась огромная стая грачей… Я смотрел на ее бесконечное кружение, то ли чтоб уже заранее отвыкать от видов земных, то ли… Но едва стая птиц уходила левее и ниже, в мой кругозор попадала перекладина и толстая пеньковая петля на ней.

Уже во второй раз рассыпалась барабанная дробь. Я еще подумал: тут три раза, что ль, сигналят, как в театре?

Сидя на краю кособокого, состряпанного кое-как эшафота, я повторно набивал трубку. Солдатик из охранения трясущимися руками поднес мне огонь. Он, видно, боялся сильнее меня.

– Что, страшно? – сочувственно спросил я солдата.

– Ага, – признался он. – А… вам как?

Я пожал плечами:

– Да ничего, терпимо. Петля все-таки – что-то свое, родное. Я гильотину не люблю.

Снова сыпанули барабаны. Солдатик дрожащими руками убрал в карман свое отнюдь не волшебное огниво.

– Чего тянут-то, не понимаю… – сказал другой солдат.

– Ждут высочайшего повеления, – объяснил я всезнающе и все-таки глянул на окна дворца.

И точно сглазил. Тут мне все-таки связали сзади руки и надели на шею петлю…

Из воспоминаний адъютанта императора, Жерара Дюпона

…В тот час Наполеон, поглядывая иногда в окно, по своему обыкновению делал несколько дел кряду, пытался написать ответ Марии-Луизе и снова перечеркивал написанное.

Один раз у императора вырвалось:

– Какая поганая баба!..

(За точность выражения ручаюсь.)

– Госпожа не приедет в Москву? – наивно спросил арапчонок, работая своим опахалом.

– Никогда не вступай в брак, мой мальчик! – отвечал ему Наполеон.

– Слушаюсь, мой повелитель, – поклонился арапчонок.

Тогда император, вдруг развеселяясь, потрепал его по черным кудряшкам, встал и снова посмотрел в окно. Здесь я нашел уместным спросить императора:

– Ваше величество, так все-таки вешать Бекле или зачитать помилование?

– Я пока не решил, – помолчав, ответил Бонапарт. – Хочу еще раз взглянуть на него… Может быть, подарю этому олуху жизнь. Его отец дружит с Гёте, знал Вольтера… Дюпон, пусть не вешают без моего знака!

– Да, капитан предупрежден. По-прежнему, знак – взмах платка?

– Конечно. Вы же знаете… – Император последнее время все чаще и легче приходил в нервическое раздражение.

Он вдруг начал что-то искать по карманам, осматривать кресла и стол.

– Кстати, где хоть один платок?.. Их была дюжина!

Мы с арапчонком бросились на поиски платков, я звонком вызвал камердинера.

Я нашел один платок под бумагами, арапчонок вытянул другой из щели между сиденьем и спинкой дивана, и целую стопочку платков с собой захватил камердинер.

Выхватывая их у нас, император приходил во все большее негодование:

– Снова этот с вензелем «Ж» – Жозефина!.. Есть в этом доме хоть один платок без буквы «Ж»? – Император с размаха метнул в меня стопку платков.

И так случилось (и на то, конечно, воля Провидения!) что один платок вдруг выпорхнул в окно, чего не мог не увидеть бдительный капитан караульной команды, не отрывавший взгляд от окон кабинета императора…

Из дневника Жана Бекле

…Капитан махнул саблей, и у меня из-под ног вмиг вылетела табуретка.

Я повис в петле, мгновенно затянувшейся. Даже не успев набрать побольше воздуха, чтоб жить еще минуту…

И в тот же миг явилось чудо! Хлопнул пистолетный выстрел. Я услышал близкий посвист пули – прямо над головой! Веревка дернулась… и я рухнул вниз, ударившись коленями и боком об доски эшафота.