Онлайн книга «1612 год»
Приподнявшись и опершись на стол, Димитрий стал потчевать на прощание своих думных бояр, протягивая каждому чарку с водкой. Наконец после молитвы царь с царицей в сопровождении гостей отправились в свои покои. Здесь москвичи простились с царем, а полякам Димитрий дал знак остаться. Велел принести вина и пригласить музыкантов. Стряхнув с себя скуку официального обеда, царь стал необыкновенно оживлен и остроумен. Двигаясь по залу от одной группы поляков к другой с неизменной рюмкой из горного хрусталя, предлагал выпить за торжество Гименея. За ним следом бегал шут Антонио Реати, которого царский тесть выписал из Болоньи. Он смешно изображал лиц, которых высмеивал Димитрий. — Ну разве можно всерьез считать императором австрийского Рудольфа? — говорил он. — Император должен блистать, должен как можно чаще показываться во всем великолепии народу, уметь быть красноречивым. А Рудольф? Мне мой Афанасий сказывал, что тот, скрывшись за своими пробирками, никого не принимает, боится, всюду видит измену. Император должен мужественно встречать опасность лицом к лицу, быть отважным воином! Реати потешно изобразил Рудольфа, прячась за рядом золотых чаш, уставленных на столе. — Да и ваш Сигизмунд не лучше! — сказал Димитрий, прерывая хохот. Станислав Немоевский попытался обидеться за своего короля. — Брось! — сказал ему царь, дружески положив руку ему на плечо. — Ну какой он славянин? Угрюмый швед и плохой вояка. Со своим дядей без моей помощи справиться не может. Знает только молитвы да танцы. Кстати, не стесняйтесь, если кому-то хочется потанцевать… Князь Вишневецкий предложил руку одной из фрейлин царицы, они первыми вышли в круг в торжественном менуэте. Царь отступил к окну в окружении доблестных офицеров с чарами вина в руках. Смотрели они на молодого царя влюбленными глазами, выражая готовность хоть сейчас выступить под его знаменами против любого врага. — Эх, жаль Александр Македонский жил много раньше! — мечтательно сказал Димитрий. — Это был настоящий полководец, вот с кем бы я померился силами! Но я продолжу его дело — и Персия и Индия будут в моей империи… Внезапно он прислушался к какому-то неясному шуму, шедшему из сеней. — Там кто? — Твои телохранители и наши солдаты, — ответил Доморацкий. — Хлопцы скучают, а господа веселятся, нехорошо. Надо как на поле брани — все поровну! Он вышел в сени: — Эй, парни! Вы должны выпить за здоровье императора и императрицы. По его приказу солдатам и алебардщикам вынесли золотые кубки с вином, которые те стали быстро поглощать с бурными изъявлениями восторга. На общем фоне смеющихся и орущих лиц Димитрий заметил одно угрюмое, принадлежащее его полковнику. — Мой верный Жак! — воскликнул царь, поднося ему бокал. — Ты что, не рад счастию своего государя? Маржере, обычно умеющий владеть своим настроением, при виде пышущего весельем молодого лица побледнел еще более: — Что-то мне нехорошо, сир. Наверное, на обеде съел что-нибудь… Царь поглядел пытливо снизу вверх на осунувшееся лицо француза. — Тебе действительно нужно полечиться, мой верный Жак. Завтра я пришлю к тебе лекаря домой. — А как же охрана? — со страхом спросил Маржере, понимая, что беспечность государя ведет его к гибели. — Твои алебардщики на что? Впрочем, и они в таком количестве сейчас не нужны, когда торжества закончились. Для охраны шести дверей достаточно человек двадцать-тридцать. Отправляйся в постель, Жак, и восстанавливай силы. Через недельку мы проведем с гусарами учения, а там, глядишь, и в поход! Польские солдаты, услышавшие последние слова царя и изрядно подогретые винными парами, выразили желание немедленно продемонстрировать свое воинское искусство. — Турнир! Давайте проведем рыцарский турнир! — поддержали солдат и офицеры. — Поединки не в русском обычае, — нерешительно возразил царь, хотя по глазам было видно, что предложение для его воинственной натуры было заманчивым. — Так здесь нет русских, — убедил его Доморацкий, — некому и осуждать. — Ладно, идем на двор, к конюшему. Дам для поединка своих лучших скакунов! Польские офицеры высыпали во двор, каждый выбирая себе коня и соперника. Первыми выехали шляхтичи Щука и Ораневский с тяжелыми старинными щитами и тупыми копьями. По сигналу трубы во весь опор помчались навстречу друг другу. Копье Щуки оказалось более точным, угодив противнику в голову. Турецкий конь Ораневского остановился как вкопанный, а его пришлось выволакивать из-под ног коня и едва удалось привести в чувство. Димитрий решительно пресек дальнейшие забавы, повторив то, что сказал и Маржере: — Вы мне нужны живыми и здоровыми для будущих великих дел! Услышавшие эти слова конюхи тут же передали их боярам, и по Москве пополз слух, деи, царь собирается с помощью польских наемников уничтожить всю московскую знать. А польские паны, расходясь из Кремля, в подпитии задирали горожан, приставали к женщинам и тем самым обильно удобряли почву для этих слухов. Наутро Басманов докладывал Димитрию о челобитных москвичей с жалобами на бесчинство поляков. Царь недовольно хмурился, слушая доклад, наконец приказал: — Прими меры по охране стрельцами польских подворий. Народ надо успокоить. И, обернувшись к окну, спросил: — Что там за крики? — Народ ликует. Бегают и кричат: «Нашей государыне дай, Господи, многие лета!» Хмурые складки на лбу царя разгладились. Он улыбнулся: — Видишь, как народ любит меня и царицу! Сегодня в Грановитой палате она будет принимать поздравления и подарки от москвичей. Однако новости в это утро не кончились. Появился Юрий Мнишек. — Как, батюшка, себя чувствуешь? — приветствовал его Димитрий. — Как твоя подагра, получше? Полное лицо воеводы было багровым от волнения, голубые глаза смотрели испуганно. — Ваше цезарское величество! Я же предупредил, будь с послами поласковее! — Дело сделано — брак заключен! — беспечно рассмеялся Димитрий. — Зачем же метать бисер перед свиньями? — Послы в гневе собираются покинуть двор! А это значит — война! — Так и я этого хочу! — жестко стиснул зубы Димитрий. — Надо потянуть! — настаивал воевода. — Мы должны послать гонцов к Николаю Зебржидовскому, а главное — к Сапеге. Уверен, что, узнав о благополучном бракосочетании и о том, какая сила на твоей стороне, он перейдет в наш стан. Тогда Сигизмунда мы отправим в Швецию, в объятия его дяди. Но надо выиграть время. — Каким образом? — Пригласи послов снова на обед. — Но Олешницкий опять потребует, чтобы я усадил его за свой стол! |