Книга Добронега, страница 58 – Владимир Романовский

— Это не беда, — сказал Владимир очень спокойным голосом. — Сейчас тебя, Васс… Васс, да?… так тебя кличут?… сейчас возьмут тебя, Васс, под белы руки, отведут в место не то, чтобы очень тайное, но такое, о каком люди говорить не любят, приложатся к тебе каленым железом, и выяснят, что известно тебе, а что неизвестно, и, возможно, неизвестное тебе окажется вдруг известным. Всем на радость.

— Нет. Этому не быть.

— Быть.

— Не быть.

— Не серди меня, Васс.

— Меня ведь не просто так послали. Если я не вернусь к пославшим меня целым и невредимым, то…

— Ну?

— Быть Борису одноруким. Я тут не при чем. Они так решили.

— Добрыня! — крикнул Владимир.

Добрыня тут же ввалился в совещательную палату.

— Здесь я, князь.

— Кто и где видел Бориса последним?

— Не знаю. Его уж искали, оказывается, чтобы о празднестве напомнить, не нашли.

— Где искали?

— Как обычно.

— Выйди.

Добрыня вышел.

Еще десять лет назад… нет, не десять… но, в общем, сколько-то лет назад… совершенно точно… Владимир не стал бы ни о чем с Вассом разговаривать. Ратники бы жгли дом за домом, в то время как Васс умирал бы медленно под пытками, и продолжалось бы это до тех пор, пока не нашелся бы Борис, живой или мертвый, и длилось бы дальше, по инерции, еще некоторое время. Для урока. Справедливость была тогда в глазах молодого Владимира выше и отцовской любви, и отцовского долга. Око за око — это для людей простых придумано. Княжий сын стоит пяти тысяч жизней.

Но со временем, много раз преданый союзниками и соратниками, видевший другую сторону справедливости людской часто и вблизи, князь уяснил, что и пять тысяч жизней — мало. Жизнь любимых существ дороже всего населения мира.

— И что же от меня требуют? — спросил он.

— Просят, князь. Всего лишь просят.

— Что же просят?

— Чтобы дал ты согласие на свадьбу и благословение свое не замедлил бы приложить.

Скоты, хорлы, подумал Владимир.

— И тогда мне вернут Бориса? — спросил он.

— Не сразу.

— Через день?

— Когда о свадьбе будут знать в Константинополе, Риме, Шапели, Новгороде и Сигтуне. Когда родится у Предславы сын или дочь.

Владимир закусил губу и прикрыл глаза.

— А дотоле?

— А дотоле будет Борис содержаться хорошо, и отказа иметь ни в чем не будет, но о местонахождении его никто…

— Понятно, — перебил Владимир. — И даже хартию подписать не попросят?

— Нет.

— А когда свадьба?

— Завтра утром.

— С Предславой я могу поговорить?

— Князь, — сказал Васс. — Я предан тебе всей душой. Не по своей воле я тебе все это говорю, поверь.

— Ответь на вопрос.

— Мне больно тебе отвечать. Так хотят они. С Предславой тебе говорить не дадут. Если бы я знал, где они прячут Бориса, клянусь, сам бы его освободил и привез тебе. Также велено мне было тебе сказать, что как только тебя, да хоть кого постороннего, заметят в Вышгороде до завтрашнего вечера, то с Борисом… сам понимаешь…

— А завтра вечером?

Васс промолчал.

— А Предслава?

Васс покачал головой. Так, подумал Владимир. Стало быть, сразу после свадьбы ее увезут в Гнезно. Что ж, есть у меня есть верные люди… и добрые кони… Путь в Гнезно известен… Нет, подумал он с отчаянием. В том-то и дело! Нет у меня верных людей! Старые зажрались, а новых вырастить да обучить я поленился. Ах Марьюшка, ах змея! А придумал все это, конечно же, Святополк. Который тут же в темнице сидит. Радуется, небось. Это он Марьюшку научил всему.

Нет, я что-нибудь придумаю.

— Князь, я должен идти.

— Иди.

* * *

Твердой походкой Васс спустился в гридницу, прошел к выходу, презрительно глянув на охранников, спустился с крыльца во двор и остановился у одного из праздничных столов. Ему налили вина, и он с удовольствием выпил весь кубок. Поручение было выполнено, он был жив и свободен, и престиж его в глазах членов кружка Марии, а то и в глазах Содружества, должен был непременно теперь подняться. Не подняться — взлететь. О нем заговорят. Это даст ему большее влияние и большие возможности. А когда Святополк станет великим князем, можно будет и о посадничестве подумать. Да не в Смоленске или Ростове каком-нибудь, а в Новгороде! После чего, чем черт не шутит, со Святополком можно будет поиграть в политику. А там и киевский престол недалеко. Княжит же вестимо нынче сын рабыни, которого он только что он так ловко пугнул, в Киеве! А у Васса в предках холопьев нет. Васс весь благороден, целиком, со всех сторон, да и Рюриковичам он родня, пусть и отдаленная.

А как же Мария? Что ж. Мария либо станет женой Васса, либо, что скорее, уйдет в монахини. Грустно, он многим ей обязан, но тут уж ничего не поделаешь.

Васс так был занят приятными этими мыслями, что не обратил особого внимания на человека, желавшего с ним выпить, стукнув кубком о кубок. Он только кивнул, рассеянно улыбнулся, и уже поднес кубок к губам, когда вдруг сообразил, что перед ним Борис.

Васс обмер.

Выражение лица Бориса было обычное для него — пьяное, не очень доброе, но и не злое. Он явно не знал, что он похищен. Даже не догадывался.

Что же это значит?

Ага. Так.

Опять где-то кто-то что-то напутал. Опять либо схватили не того, либо вообще никого не схватили. Васс понял, что погиб.

Впрочем, он был жив и свободен. Это следовало учесть и использовать.

Не разыграл ли Владимир скоморошье представление, притворившись, что верит Вассу, что Борис похищен? Нет, решил Васс, князь не притворялся. Значит, не знал. А как узнает — войско будет в Вышгороде через два часа. Болеслава возьмут под стражу, Предславу запрут в светелке, Марию продадут в рабство в Халифат… а с Вассом поступят, как поступают с незначительными примкнувшими — приложатся несколько раз каленым железом и — в расход.

Что же делать?

Васс направился к выходу из детинца, стараясь держаться непринужденно и чуть не столкнувшись в непринужденности этой с Житником, направляющимся к столам. Они молча кивнули друг другу. Что делает Житник, правая рука Ярослава, действительный правитель Новгорода, в Киеве, где его каждую минуту могут узнать, а темных дел за ним числится много? И как держится — будто у себя дома. К тому ж слух этот, о том, что Ярослав якобы объявил отцу войну… Впрочем, сейчас не до Житника. У выхода Васс дал конюху, державшему его лошадь, монету, вскочил в седло и полетел в Вышгород. Недостающие хартии все еще лежали в сундуке у Марии, но с них у Васса есть копии. А основная часть — дома.