Онлайн книга «Ола»
|
Тут даже мне интересно стало. Слыхал я об этих алхимиках! Для одного из них мы из Турции какие-то камешки да порошки привозили. Дорого они ему обошлись – чуть ли не на вес золота. – Осмотрели мы упомянутую медаль, все царапины на ней приметив, – продолжал сеньор лисенсиат. – А затем взяли острый скальпель и процарапали на ней свои вензеля – чтобы подменить ее невозможно было. После чего погрузил эту медаль сьер Батильери в алхимический куб, развел огонь и субстанции некие добавил. Мы же в стороне сидели, ничего из делавшегося не пропуская. Опустил же медаль сьер Батильери в куб ровно наполовину. И что же? Через два часа с четвертью извлечена была медаль, омыта и нам показана. И – верите ли? – та половина, что в куб погружена была, золотой оказалась! Мы, подозревая в том фокус или, попросту говоря, обман, не пожалели медаль, на части ее разрубив и те части достойно осмотрев. И подивились, ибо серебро и вправду заместилось чистым золотом. Добавлю, что царапины все, нами примеченные, равно как вензеля наши, остались на месте. И с тех пор не знаю я, что и думать. Не верю я в алхимию, но верю глазам своим и глазам моих достойных коллег. Таков, пожалуй, мой рассказ будет… – Славная история! – кивнул дон Хорхе, и мы с ним, конечно же, согласились. …А я меж тем уже прикидывать стал, что неплохо бы нам с этим Батильери поближе познакомиться да поручкаться. Болонья, конечно, не ближний свет – но и не такой уж дальний. Если не помер сьер Батильери, конечно. Или за колдовство не спалили. А тем временем очередь рассказывать к моему идальго перешла. Я вначале и слушать не захотел. Начнет перечислять сейчас людоедов с великанами да с василисками. Опозорится, и себя дураком выставит, и нас! Эх, надо было с самого начала игру эту не затевать. Поздно спохватились! А Дон Саладо бородой-мочалкой дернул, голову вскинул: – Поистине есть у меня такая история, сеньоры! Хоть и немало в моей жизни случилось всяких чудес, и повидал я всякое… Я только вздохнул. Еще бы! Ну, сейчас будет! «Еду я, сеньоры, и вижу замок людоедский…» – …но история эта и вправду дивной мне кажется. Под Малагой это было, когда только подступили мы к ее стенам. Воевал в войске нашем некий юноша из Ламанчи, фамилия же его с моей сходна была – Кехано. Не был он рыцарем еще, но воевал храбро, и обещали мы ему, что как только возьмем передовой бастион, что звался Гемера, то прямо на валу его посвятим оного сеньора Кехано в рыцари. Но за день до приступа, а было это как раз на праздник Святой Троицы, проклятые мавры совершили вылазку, и ранен был сей Кехано, причем ранен весьма тяжко, а посему и в лагере оставлен под присмотром братьев-траппистов, что больных и недужных пользовали. Приступ же весьма горяч был, и потеснили нас мавры, и сыграла уже труба отступление, когда узрели мы на самом валу сеньора Кехано без шлема, в одной кольчуге легкой. И бросился сей юноша на мавров, и поразил их без счета, и взяли мы бастион Гемера. Там же, на вершине вала, как и обещано было, дон Алонсо Энрикес, великий адмирал Кастилии нашей, посвятил сеньора Кехано в рыцари. И славили мы юношу этого, и поздравляли, и восхваляли Господа за великую победу… Раскраснелся мой идальго, разволновался. Славный, наверно, был вояка! – Когда же в лагерь мы вернулись, рассказали нам братья-трапписты, что умер сеньор Кехано – как раз в самом начале приступа. И покоился тут же труп его, уже охладевший, и кровь была омыта, и на глазах лежали монеты медные. И с тех пор, сеньоры, не ведаю я, что и думать. Ибо не призрак воевал вместе с нами – сам я жал его руку, и была та рука горячей и твердой, и другие то видели, сам дон Алонсо Энрикес, великий адмирал, всему случившемуся дивился… Помолчал Дон Саладо, головой в повязке мотнул. И мы помолчали. – Дивный рассказ, спорить нечего! – согласился дон Хорхе. И – на меня взглянул. А что я? Я тоже всякого навидался, расскажу – не поверят. Да только меня ведь спросили про самое-самое! И поди пойми, что это? Вот ребята с Берега считают, что везучий я. И Калабриец так думает, на самые опасные дела меня берет. И действительно, везет. А если подумать, то и вправду: в детстве, когда в Астурии жил, с голоду мог помереть – не помер, в Севилье раз сто зарезать могли – не зарезали. И на галеры («скамейку» – по-нашему) не попал, и корсары алжирские в рабство не забрали. Да все не то. А вот то самое… Тем более честно говорить просили. Отмолчаться? Неудобно вроде, толстячок рассказал, и идальго мой калечный тоже… – Не знаю, сеньоры, – вздохнул я. – Человек я не больно ученый, так что мало в таких делах понимаю. Может, почудилось мне… – Не смущайся, Игнасио! – улыбнулся дон Хорхе. – Ибо верим мы каждому слову твоему. …Для него я, понятно, не Начо – Игнасио! Благородный, вежество всякое знает! – Ладно! – решился я. – Слушайте! Никому я об этом еще не говорил – только падре Рикардо. Он-то мне поверил! – Кажется мне… Ну, в общем, видел я Святую Деву Марию, заступницу нашу милостивую… Выговорил – и сжался весь. Вот сейчас сеньор Рохас губами своими улыбочку изобразит! Нет, не изобразил толстячок. Слушает. – То есть, сеньоры, я и перепутать мог, мне тогда лет шесть было. Мы с дружком моим, Хуанито, как родители наши, царствие им небесное, с голодухи померли, на юг подались, в Андалузию. Ну, тепло там, хлеб есть. Да как-то погнались за нами собаки, у Хуанито нога подвернулась, упал он, закричал, а я не обернулся даже – страшно! Собаки эти проклятые не отстают – догоняют, много их там было, одни друга моего рвут на части, другие, стало быть, за мной… За спиной – затихли крики, Не орет уже дружок мой, Помер, значит, Хуанито! Плохо помер – хуже нету! А канарские ищейки Мне на пятки наступают. Лай собачий да ворчанье — Словно смерть в затылок дышит! Под ногами – листья, листья, Лес вокруг, бежать нет силы, В горле сухо, будто камень В рот зачем-то затолкнули. А собаки – ближе, ближе, Понял я – не убежать мне. Вот и все, выходит, Начо! Лучше дома бы ты умер, Чем попал в собачьи зубы! Тут деревья расступились, За деревьями – дорога, Перекресток и часовня. Добежать бы! Сил уж нету, Прыгнул камешек под ноги — И упал я носом в землю, Для Канарских псов – закуска. Только слышу голос чей-то, Тихий голос, ровно шепот: «Их уж нет! Не бойся, мальчик! Я всегда с тобою буду!» Приподнялся – где собаки? Нет, проклятых, ни следочка! А у старенькой часовни, Словно пламенем одета, В белом плате, в ризе белой На меня глядит Она. – Все ли с тобой в порядке, Игнасио? – спросил дон Хорхе, заботливо так спросил. Мне даже не по себе стало. |