Онлайн книга «Закат над лагуной»
|
Дзагури встал и ушел в соседнюю комнату. – Так у Вас есть пятнадцать цехинов? – спросил банкомет. – Да. Они у меня есть. – Покажите, пожалуйста, – Гримани изучал смятенные глаза своего соперника. – Сейчас. Казанова стал шарить по карманам жакета, и Гримани понял, что в них ничего не было. – Если у Вас их нет… – Они у меня есть! – озлобился Казанова. Он пощупал свои панталоны. – Если Вы ищете Ваши тикалы, я Вам хочу напомнить, что Вы их мне проиграли в позапрошлый раз. – Баста, Джакомо, – сдержано проговорил взволнованный старик Молин. – Баста. – Может быть, на самом деле баста? – предложил Гримани. – Нет, – сквозь зубы процедил Казанова. – А чем тогда вы собираетесь понтировать? Казанова взглянул на всех гостей вокруг стола. Толпа копошилась. Зал был пропитан запахами сгоревшего воска и слащавостью глинтвейна. – Нана! – громко произнес понтер. – Подойди на секундочку, пожалуйста. Нана вышла из толпы, не понимая, зачем ее зовут. – Вы меня звали, мессер Казанова? Казанова посмотрел в ее тоскливые изумрудные глаза. – Друг мой, выручи меня на этот раз. Клянусь, если проиграю, расплачусь, – он сказал нежно, но отчаянно. – Но у меня же нет таких денег, мессер Казанова. Казанова взглянул на Гримани, который, любуясь великолепным декольте и нежной кожей молодой куртизанки, кончиком языка проводил по своей нижней губе. – Я думаю, что мессера Гримани устроят и другие виды платежа, да? Гримани знал, что он мог иметь Нану и за меньшую сумму, как минимум в два раза меньше, если даже не в три, поскольку Нана недавно появилась на рынке. Но эти восемь-девять-десять цехинов, которые он бы сэкономил, для него не имели никакого значения. Более того, ему понравилась эта неожиданная ставка. – Вы совершенно правы, мессер Казанова. Мой банк весьма покладист. И вообще, у меня есть свойство быть очень гибким человеком. – Что! – ужаснулась Нана. – Нана, послушай меня, – уговаривал ее Казанова, ласково взяв ее руку. – Мессер Гримани вполне благородный и корректный господин, и никогда не выйдет за рамки приличия, и никогда не позволит себе оскорбить чужое достоинство. Я правильно говорю, мессер Гримани? – Совершенно правильно, – Гримани с нетерпением вытирал свой влажный рот. – Если я проиграю, я тебе все верну, Нан. И сделаю то, что ты меня тогда просила. Клянусь, моя милая. Поглядывая на Гримани, у Наны сжалось тело. – Но, мессер Казанова, я не… – Я тебя очень прошу. Я тебя умоляю, мой друг, – сказал он кротко, целуя ей руку. Нана вновь посмотрела на старого сластолюбивого Гримани, чьи глаза пожирали ее с ног до головы. – Я… ну… Она наклонилась и прошептала Казанове что-то на ухо. – Конечно, мой ангел, конечно! – ответил он. – Хорошо, – тихо вымолвила она, потупив глаза. – Я Вам помогу. Гримани широко улыбнулся. – Будучи просвещенным монархистом, вы несомненно поставите мадмуазель на короля? – спросил он с пикантной иронией. – Или, лучше сказать, посадите? – Вы ошибаетесь. Сегодня моя карта – десятка. Гримани стасовал карты и стал метать. Справа лег валет, слева девятка; справа туз, слева шестерка; справа пятерка, слева тройка; справа семерка, слева семерка; справа туз, слева восьмерка; справа пятерка, слева валет; справа десятка, слева король. Гости ахнули. – Хмм, – Гримани задумался. – Кажется, Вам нельзя было предавать Ваши идеалы. Казанова посмотрел на Нану. – Ave, Caesar, morituri te salutant [29], – вздохнула она. 8
– Amore. Amore mio. Chi è il mio dolce e tenero lupacchiotto? [30] Нежный, ребяческий голос Франчески тихо разбудил Казанову после глубокого сна. Она крепко обняла его, прижимаясь щекой к его груди, переплетая свои ноги с его ногами. – Как ты спал, мой любименький? Голова у Казановы была чугунная, и серый мерклый свет, вкрадывающийся в комнату сквозь обветшалые поломанные ставни, только усугублял эту тяжесть. – Неважно. – Тебе что-то снилось? Что-то плохое? Он ласково приподнял ее голову и посмотрел на ее милое, доброе, заботливое личико. Оно было не таким молодым, утонченным и прекрасным, как лицо Александры, не таким загадочным и пленительным. Ее кожа была не такой шелковистой, ее грудь была… да груди вообще не было. Зато черные глаза Франчески были заворожены – непрерывно и неуклонно с первого дня их знакомства – только одним объектом: Джакомо Казановой. И это для него было самое важное. – Ничего особенного. Просто как-то муторно на душе. – Давай я тебе вчерашнего бульончика подогрею. Мария уже на кухне камин топит. Чувствуешь, как тепло? – Лучше сбегай к Альберто и купи свежий багет с маслом. Я пока поработаю. Франческа встала, оделась и полезла в карман жакета Казановы. – Ой! Тут ничего нет. – А, да. Посмотри тогда в вазе на книжной полке. Она залезла на стул и сняла вазу. – Тут цехин и восемнадцать лир, Джакомо. Это наши последние деньги? – она игриво и добродушно улыбнулась, скрывая свое волнение об их прогрессирующих финансовых невзгодах. – В общей сумме – это сорок лир. Нам это хватит до конца месяца. А первого февраля я получу шестерку. – Но мы же еще должны два цехина хозяину, – Франческа сказала почтительно, даже с неким пиететом. – Помнишь? Он нам уступил в январе. – Не волнуйся, Кекка. Нам хватит. – Хорошо. Как скажешь, – она испустила легкий вздох на пороге. – Лишь бы у тебя было хорошее настроение. Казанова еще повалялся, потом одел свой шерстяной халат и открыл окна, чтобы раздвинуть ставни. Твердое, белое, массивное небо низко дышало над красно-коричневой черепицей. Кампанила Сан-Марко возвышалась вдали над спящим городом. С четвертого этажа он видел, как Франческа в своем потрепанном синем пальтишке целенаправленно шла к пекарне на кампо Заниполо. Над спальней, на чердаке, мать Франчески возилась в своем курятнике, извлекая из-под кудахтающих птиц свежие яйца. Перед его окном, на другой стороне неширокой калле Барбариа делле Толе, распахнулись ставни. |