Книга Отчаянные крошки, страница 25 – Сэм Левеллин

— Нет, — сказал Энрико, хотя ему очень нравилось, когда его гладили по руке.

— Бедняжка. Случайно, не страдаешь несварением? — сказала няня-блондинка.

Энрико изумился.

— Черт, — сказал он. — Колдунья. Читаешь мысли. Так и шибает под ребра.

Блондинка протянула Энрико коробочку с длинненькими белыми конфетками.

— Попробуй. Сразу почувствуешь облегчение.

Злобно уставившись на няню, Энрико хапнул горсть, запихнул в рот и омерзительно зачавкал.

— Бревно, — сказала Примула (потому что это была она).

Энрико рухнул как подкошенный, и земля вздрогнула.

— Леденцы «Нокаут»? — спросила Маргаритка.

— Карамельки «Контузия», — сказала Примула. — То же самое, но бьет сильнее.

Ключами, которые она сняла с пояса Энрико, когда гладила его по руке, миловидная София Спёрла отперла огромную клепаную дверь. Няни с питомцами вошли в илистое нутро Централа.

— Куда? — сказал охранник за дверью. Потом увидел униформу нянь, побледнел и весь задрожал.

Пит сказал:

— Мы пришли навестить…

— Допросить, — уточнила Маргаритка.

— …да, как она сказала, допросить под страшной пыткой арестованных Нянь. И заглянуть в Камеру Смертников. Показать детям.

— Это будет весьма поучительно, — сказала Маргаритка.

— Слушаюсь, — сказал охранник, обливаясь потом. — Камера Смертников — вниз. Няни — в Верхней Башне. Врубаешься?

— Верхняя Башня. Ясно. Спасибо.

— На здоровье.

— Вперед! — скомандовала Маргаритка.

— Так, — сказал Пит детям. — Ребята, это тюрьма, и препротивная. Слева от вас — лестница вниз, там людей держат в гадких сырых камерах, как меня, к примеру, на прошлой неделе. Прямо — коридор к Верхней Башне. Там суше, но сквозняки.

— Мне не нравится, — дрожащим голосом сказала маленькая Казза Симпатико.

— Нам тоже, — сказали Сталин, Наполеон и дети Доллары.

— Никому не нравится, — сказала София Спёрла. — Мы пошарим внизу, потом встречаемся.

— Рогом, — сказал Пит Фраер.

— Что ты сказал?

— Рогом давились — договорились.

— А-а.

— Пит, — сказала Маргаритка. — Хватит с нас твоих дурацких рифм. К тому же я заметила, что ты начинаешь рифмовать, когда нервничаешь. Так, дети. Идем. У нас в стране говорят: тюрьмы служат для того, чтобы наказывать плохих людей и в то же время учить их быть хорошими. В Нянягуа тюрьмы служат для того, чтобы держать людей под замком, пока рак на горе не свистнет. То есть вечно.

— Пришли, — сказал Пит Фраер.

Они остановились перед толстой деревянной дверью, утыканной шляпками гвоздей, с мощными петлями и засовами.

— Тсс! — сказала Маргаритка, подняв палец с безукоризненно красным ногтем.

Внутри слышалось странное позвякивание.

— Чаевничают, — сказала Маргаритка — Всё правильно. Малыши, вы пока поиграйте в камере пыток — первая дверь налево. Няни, входим.

Это была заплесневелая каменная каморка со сводчатым потолком, каменным полом и кроликами на занавесках. Посреди стоял грязный деревянный стол, вокруг него — треснутые лавки. На столе стоял чайник и чашки. На лавках сидели Няни. Форменные платья на них были отвратительно грязные, ботинки — в тюремной слякоти. Няни несли обычную околесицу.

— Не вечно дождику лить, будет и на нашей улице праздник, — сказала одна.

— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, — сказала другая.

— Обжегшись на молоке, дуешь на чай, — сказала третья.

Маргаритка откашлялась.

Няни медленно обернулись. Взгляд у них был застывший и несколько сумасшедший.

— Горько видеть вас в таком состоянии, — лицемерно посочувствовала Маргаритка.

— Это скандал, — сказала Няня Устриц.

— Безобразие, — сказала Няня Долби.

— Никакой гигиены, — сказала Няня Ладан.

— Жаль, что вам тут не нравится, — с крайней жестокостью сказала Маргаритка. — Тем более что вы тут пожизненно.

Три пары оловянных глаз уставились на нее.

— Если только… — сказала Маргаритка.

Три пары глаз моргнули как одна.

— …если вы всё мне не расскажете.

— Всё?

— Всё, — подтвердила Примула.

— Первое, — сказала Маргаритка. — Что делают три Няни старой закалки в таком жарком и грязном местечке, как Нянягуа?

— Богатые люди желают, чтобы за их детьми был присмотр.

— Допустим, — сказала Маргаритка. — Но чувствуется, что это далеко не всё объяснение. Надо, чтобы от вашего лица выступил кто-то один. Няня Долби?

— Мои уста на замке, — сказала Няня Долби.

— Раз так, вам никогда не выйти отсюда. Няня Устриц?

— Не могу выдать тайну.

— Тогда составите компанию Няне Долби. Няня Ладан?

— Я всё скажу! — залопотала Няня Ладан, расколовшись, как яйцо.

— Бесстыдница! — прошипела Няня Долби.

— Предательница! — прошипела Няня Устриц.

— Невыносимо! Няня Долби сопит, Няня Устриц дергает волоски из бороды ногтями. И стыдно, когда Нянь за плохое поведение сажают в кутузку другие Няни. Вы правда можете меня освободить?

— Услуга за услугу, — сказала Примула.

— Хорошо. Я работала у герцогини Батон-Бэтон, двое детей, очаровательные, но бледненькие, и вдруг получаю письмо. Там говорится: предлагаем работу в солнечном краю, чин чинарём, с оплатой всех расходов, полный контроль над домашним хозяйством, высокое жалованье, «хонда-аэродек» цвета кофе с молоком, металлик, естественно. Конечно, я ухватилась за предложение и знаю, что другие няни тоже.

— Любая ухватится, — вставила Няня Долби.

— Доносчица, — сказала Няня Устриц.

— А кто написал письмо?

— Та, кого нельзя называть.

— И как же зовут эту личность?

— Няня…

— Ябеда! — прошипела Няня Долби.

— Няня…

— Молчи! — прошипела Няня Устриц.

— Прощайте, — сказала Маргаритка и направилась к двери.

— НЯНЯ ФАТУМ! — заорали три Няни хором и очень невоспитанными голосами.

Наступило глубокое и тяжелое молчание. Примула и Маргаритка уставились друг на дружку. Обе подумали о портретах Румяной Няни в детских, в министерских кабинетах, в пивных и вообще повсюду в Нянягуа. Как они могли быть такими слепыми?!