Книга Дважды два, страница 68 – Николас Спаркс

В каждом случае тяжелее всех пришлось моей маме. Все четверо умирали медленно и мучительно, с частыми поездками в больницу, где до последнего пытались ядами убить рак. Была потеря волос, и тошнота, и слабость, и беспамятство. И боль. Слишком много боли. Ближе к концу приходилось проводить дни и ночи в отделении интенсивной терапии, наблюдая, как мои родные бились в агонии. Мама все время была рядом. Каждый вечер после работы она отправлялась к ним домой или в больницу и оставалась там на долгие часы. Она умывала больных и кормила протертой пищей через соломинку, знала поименно всех врачей и медсестер в трех разных больницах. А когда приходило время, она организовывала похороны. Я всегда знал: несмотря на наше присутствие, мама чувствовала себя одинокой.

Мне казалось, после последних, четвертых похорон она оправится по прошествии нескольких недель. На первый взгляд все было по-прежнему. Мама все так же носила фартуки и во время наших с Вивиан приездов в гости почти не выходила из кухни, но стала молчаливее, а временами я замечал, как она устремляет взгляд в окно над раковиной, забыв обо всем. Я думал, это из-за недавних утрат, но Вивиан предположила, что у мамы скорбь обладает свойством накапливаться, по-моему, она была права.

Каково это – потерять семью? Наверное, такой финал неизбежен – рано или поздно последний ее член остается один. Но мое сердце болело за маму. Я чувствовал, будто ее потеря стала моей, потому стал навещать ее чаще, чем прежде. Два-три раза в неделю после работы я приезжал к родителям и проводил время с мамой. И хотя мы не разговаривали об этом, печаль переполняла нас обоих.

Однажды вечером я заехал к родителям и увидел, что отец подстригает живую изгородь, а мама ждет на крыльце. Отец словно не заметил моего появления, и даже не повернулся в мою сторону.

– Давай-ка прокатимся, – заявила мама. – Садись за руль.

Она решительно направилась к моей машине, открыла дверцу с пассажирской стороны и села.

– В чем дело, пап?

Он отвлекся от своего занятия, но не обернулся.

– Садись в машину. Твоей матери это важно.

Я покорился, а когда спросил, куда ехать, мама указала в сторону пожарного депо.

Когда мы были у депо, она вдруг попросила меня повернуть направо, а через два квартала – налево. К тому времени я уже догадался, куда мы направляемся. Наконец мы остановились возле ворот, по обе стороны от которых начинались заросшие деревьями участки. Перед нами высилась водонапорная башня. Мама вышла из машины, я последовал за ней.

Повисло молчание.

– Зачем мы приехали сюда, мама?

Она запрокинула голову, словно пересчитывая глазами ступени лестницы, ведущей к площадке на самом верху башни.

– Я знаю, что случилось, когда Трейси и Мардж расстались. Знаю, что ее сердце было разбито и ты нашел ее здесь. Ты был совсем ребенком, но каким-то чудом уговорил ее спуститься.

Я подавил в себе желание возразить, но в этом не было смысла.

– Знаешь, каково это – думать, что вот здесь, на этом самом месте, могла умереть твоя дочь? Когда Мардж обо всем рассказала, помню, я удивилась, почему она не позвонила мне или отцу. Но потом поняла. Вас двоих связывают чудесные узы, и ты даже представить не можешь, как я этим горжусь. Может, мы и не самые лучшие родители, но сумели воспитать вас обоих как надо.

Она все еще не сводила глаз с водонапорной башни.

– Тебе влетело, но ты ничего нам не рассказал. О том, где провел ту ночь. Вот я и хотела извиниться перед тобой.

– Не стоит, – смутился я.

Она повернулась ко мне, и я увидел в ее лице глубокую печаль.

– У тебя дар, – сказала она. – Ты – тонко чувствующий и неравнодушный человек. И это замечательно. Вот почему ты сразу понял, как надо действовать. Ты взял всю боль Мардж на себя, а теперь пытаешься сделать то же самое со мной…

Она ненадолго умолкла.

– Понимаю, ты стараешься помочь мне, но, что бы ты ни делал, от печали ты меня не избавишь. Только сделаешь хуже самому себе. Мне больно видеть тебя таким, я этого не хочу. Я стараюсь выкарабкаться, держусь как могу, но мне не хватит сил, чтобы беспокоиться еще и за тебя.

– А я не знаю, смогу ли не беспокоиться за тебя.

Она коснулась моей щеки.

– Понимаю. Но ты все-таки попытайся. Просто помни, что я уже пережила множество худших в моей жизни дней. Как и твой отец, и Мардж. И конечно, ты сам.

Вечером того же дня я задумался над мамиными словами. Она, конечно, была права. Я еще не знал, какой трудной порой бывает жизнь, не знал, что худшие дни еще впереди.

Девять тысяч триста шестьдесят минут.

Вот сколько времени прошло – ну хорошо, примерно столько, – с тех пор, как мой мир перевернулся, и я пронзительно остро ощущал каждый миг. Минувшая неделя тянулась мучительно медленно, а я прочувствовал эти дни каждой клеткой тела все сильнее, с каждым движением стрелки на часах.

Наступил понедельник, четырнадцатое сентября. Неделю назад Вивиан ушла от меня. Моя зацикленность на мыслях о ней походила на одержимость. Прошлой ночью мне не спалось. Пробежка помогла, но после нее пропал аппетит. За последнюю неделю я сбросил еще семь фунтов.

Стресс – радикальная диета.

Собираясь сделать этот звонок, я уже знал, что предприму дальше. И твердил, что просто хочу выяснить, где находится Вивиан. Но я себе врал. Когда секретарь в приемной Спаннермена ответила на звонок и я попросил соединить меня с Вивиан, она переключилась на некую Мелани, которая назвалась ассистентом Вивиан. А я и не знал, что у моей жены есть ассистент – но, видимо, я слишком многого о ней не знал.

Мне сообщили, что Вивиан на совещании. Мелани спросила мою фамилию. Тут я солгал, представившись местным журналистом, желающим организовать встречу с Вивиан на этой неделе. Мелани сообщила, что Вивиан в офисе сегодня и завтра, а потом всю неделю проведет в разъездах.

Следом я позвонил Мардж с просьбой забрать Лондон из школы и позднее отвезти на танцы, объяснив это тем, что еду встретиться с женой, но сегодня же вернусь.

До Атланты всего четыре часа езды.

Не знаю, чего я рассчитывал добиться этим неожиданным визитом. В пути мои планы и прогнозы постоянно менялись. Я знал, что должен увидеться с Вивиан – отчасти я надеялся, что резкость, с которой она общалась со мной по телефону, исчезнет при личной встрече и мы найдем способ спасти наши отношения, семью, жизнь.

В дороге мой желудок словно завязался в узел – свидетельство явной тревоги, от которой вести машину стало труднее. К счастью, движение транспорта на этот раз было неплотным, и к двенадцати я достиг окраин Атланты. А уже через пятнадцать минут, чувствуя, как натянуты до предела нервы, разыскал новое здание офиса Спаннермена и въехал на парковку.