Онлайн книга «Алхимик»
|
В комнату вошла Лиза. Ее лезвия поблескивали в тусклом свете моей книги – зеленые вспышки, очерчивающие на ходу контуры ее конечностей. – Что читаешь? Она разделась и легла со мной в постель. Я поднял книгу и прочел вслух: Ударь меня ножом – кровь не пойдет. Трави меня газом – не вдохну. Коли, стреляй, полосуй, дави, я проглотил науку, я Бог. Одинокий. Я закрыл книгу, и свет ее погас. В темноте зашуршала простыней Лиза. Глаза привыкли к темноте – Лиза смотрела на меня. – «Мертвец»? – Из‑за собаки, – сказал я. – Мрачное чтиво. Она коснулась моего плеча. Теплая рука с погруженными лезвиями, слегка защемившими мне кожу. – Когда‑то мы были как эта собака, – сказал я. – Жалкое зрелище. – Страшно подумать. Какое‑то время мы лежали тихо. Потом я спросил: – Ты когда‑нибудь думала, что бы с нами случилось, не будь у нас науки? Не будь у нас наших больших мозгов, и жукотеха, и стимуляции клеток, и… – И всего, что делает нашу жизнь хорошей? – Она засмеялась. – Нет. – И почесала мне живот. – Мне нравятся эти червячки, что живут у тебя в брюхе. И она стала меня щекотать. Червячки в тебе живут И еду тебе несут, Все плохое забирают, Все хорошее дают. Я стал от нее отбиваться, смеясь: – Это не Йерли. – Третий класс, базовая биология. Миссис Альварес. Она здорово разбиралась в жукотехе. Она снова попыталась меня щекотать, но я отвел ее руку. – Это да, Йерли писал только о бессмертии. Он не хотел его принимать. Лиза оставила попытки меня щекотать и опять плюхнулась рядом. – Бла‑бла‑бла. Он не стал принимать модификацию генов, отказался от ингибиторов с‑клеток. Умирал от рака – и отверг лекарства, которые могли его спасти. Последний наш смертный поэт. Ах, как жаль. И что теперь? – Ты задумывалась когда‑нибудь, почему он так поступил? – Ага. Хотел быть знаменитым. Самоубийство отлично привлекает внимание. – Нет, серьезно. Он думал, что быть человеком – значит иметь животных. Целую сеть живых существ. Я о нем читал. Странно и не понять, но без них он жить не хотел. – Миссис Альварес его терпеть не могла. И о нем она тоже сочиняла стишочки. Так что же нам было делать? Разрабатывать жукотех и модулирование ДНК для каждого дурацкого вида? Ты знаешь, во что бы это обошлось? – Лиза прижалась теснее. – Хочешь видеть вокруг себя животных – идешь в зоопарк. Или достаешь строительные блоки и что‑нибудь из них мастеришь, если тебе так уж надо. С руками, черт побери, а не как эта собака. – Она уставилась на изнанку верхней койки. – Я бы ее в секунду сварила. Я покачал головой: – Не знаю. Эта собака отличается от биоробота. Она смотрит на нас, и там в ней есть что‑то такое, и это не мы. Я в смысле, возьми любого биоробота, и он, в сущности, как мы. Только отлит в иную форму, а вот эта собака – нет… Я замолк, задумавшись. Лиза засмеялась. – Она тебе руку пожимала, Чен. А когда кентавр тебя приветствует, тебя это не волнует. – Она залезла на меня. – Забудь про собаку, сосредоточься на более существенном вопросе. В полумраке блеснули ее лезвия и улыбка. Проснулся я оттого, что мне кто‑то лизал лицо. Сперва я подумал, что это Лиза, но она залезла к себе в койку. Открыв глаза, я увидел собаку. Странно это было, что животное меня лижет, – будто хочет поговорить, или поздороваться, или что еще. Она снова лизнула меня, и я подумал, что это животное прошло долгий путь от той минуты, когда хотело оторвать Яаку руку. А собака поставила лапы на мою койку, а потом одним тяжелым движением оказалась рядом и привалилась ко мне спиной, свернувшись. Так и проспала собака со мной всю ночь. Странно было, что рядом со мной спит не Лиза, но животное излучало тепло, и что‑то в нем было дружелюбное. Я не мог не улыбнуться, засыпая. В отпуск мы отправились на Гавайи, поплавать, и взяли собаку с собой. Приятно было уехать от северного холода к ласковому Тихому океану. Стоять на пляже и глядеть на бесконечный горизонт. Ходить по берегу, держась за руки, когда черные волны разбиваются о песок… Лиза хорошо плавала. Она сверкала сквозь металлический блеск океана, как древний угорь, и когда выныривала, обнаженное тело блестело сотнями радужных нефтяных бриллиантов. Когда солнце стало заходить, Яак поджег океан из своего «сто первого». Мы сидели и смотрели, как огромный красный шар погружается в занавеси дыма и свет его с каждой минутой становится все более темно‑багровым. Волны пламени набегали на берег. Яак достал губную гармошку и играл на ней, пока мы с Лизой занимались на песке любовью. Мы хотели устроить Лизе ампутацию на уик‑энд, чтобы она попробовала то, что делали мне в прошлом отпуске. В Лос‑Анджелесе это было последним криком моды – эксперимент по уязвимости. Она была чертовски красива, лежащая на песке, скользкая и оживленная нашими играми в воде. Я слизывал с ее кожи нефтяные опалы, отрезая конечности, делая ее уязвимее ребенка. Яак играл на гармошке, мы смотрели, как садится солнце, смотрели, как я оставляю от Лизы одно лишь ядро. После секса мы лежали на песке. Последние капли солнца уходили под воду. Лучи его багрово отсвечивали над дымящимися волнами. Небо, затянутое дымом и пеплом, становилось темнее. Лиза довольно вздохнула: – Надо бы сюда чаще ездить в отпуск. Я потянул за кусок колючей проволоки, погруженной в песок. Она вырвалась, я обернул ее вокруг бицепса – тугая лента, впившаяся в кожу. Я показал это Лизе: – Так я делал всегда, когда был мальчишкой. – Я улыбнулся. – Считал себя крутым до невозможности. – Так и есть, – улыбнулась Лиза. – Спасибо науке. Я оглянулся на собаку. Она лежала на песке неподалеку, казалось, что она настороженно относится к этой новой среде, оторванная от безопасных и привычных кислотных ям и хвостовых гор своей родины. Яак сидел возле собаки и играл. У нее подергивались уши. Играл он красиво, и траурные звуки долетали по берегу туда, где лежали мы. Лиза повернула голову, пытаясь увидеть собаку. – Переверни меня. Я так и сделал. У нее уже начали отрастать конечности. Пеньки, которые должны вырасти и развиться. Утром она будет уже целой и весьма прожорливой. Лиза смотрела на собаку. |