Онлайн книга «Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920»
|
– Баста! Спать, старухи. Пьяненькие вдовушки набросили на головы ковровые полушалки… – Куда? – спросил матрос, сыто рыгнув. – Спасибо за компанию, пора и честь знать. – Ах, оставьте. Ети песни соловьиные слыхал я однажды в тихую зимнюю ночь. – Нет, уж мы, пожалуй, лучше пойдем, – сказала одна, оглядывая себя через плечо в зеркало. – Пойдем, Груняшка, – как эхо отозвалась другая. – Все мужчины подлецы. – Птички, – нежно глядя на них, сказал Васька. – Серый волк вас там сгребет, и достанутся мне одни косточки, хрящики… Он привернул в лампе свет, втолкнул за перегородку в комнатушку сперва одну, потом другую, вошел за ними сам и, прихлопнув жиденькую дверку, защелкнул крючок. …Солнце через окно так нагрело Максиму голову, что ему начал сниться какой-то путаный дурной сон. Бежал будто он по горячей земле, под ногами с жарким треском лопались раскаленные камни. Он поднялся на лавке и, стряхнув сонную одурь, стал прислушиваться… Далеко и близко на разные голоса пересмеивались петухи, заливисто лаяли собаки, над неприбранным столом жужжали мухи. Полон смутной тревоги, он накинул шинель и вышел во двор. В вышине разорвалась шрапнель. Бродившие по двору куры, распластав крылья, кинулись под сени. На улице послышался многий топот. Невдалеке кто-то закричал благим матом. Железным боем заклекотал пулемет. Максим выглянул за ворота. По улице, точно бурей гонимые, бежали, скакали люди в одном нижнем белье. У иного в руках была винтовка, у иного – седло, за иным волочилась шинель, надетая в один рукав. Страх сорвал Максима с места. Он ударился вдоль плетней с такой резвостью, что вскоре начал обгонять других. Два офицера выкатили из-за угла каменного дома пулемет и, припав на щиток, начали засыпать бегущих смертью. Улицу вмиг будто выдуло. На дороге остались лишь подстреленные. Максим плечом высадил калитку… Пометавшись по пустынному двору, нырнул в конюшню и зарылся под сено, в колоду. Скоро послышались резкие, ровно лающие голоса и звяканье шпор. Максим чихнул от попавшей в ноздрю сенины; его выволокли из конюшни. Сизым острым огнем переблеснули штыки. – Я не здешний! – крикнул Максим, хватаясь за штыки. Прапорщик Сагайдаров саданул его прикладом в грудь и сказал: – Сволочь, я тебе покажу… Максим упал. Это и спасло его – колоть лежачего было и неудобно и неприятно. Пленных набрали большую партию и повели расстреливать. По улице в исключительно беспомощных, присущих только мертвым, позах валялись убитые. Раненые расползались под заборы. В станицу вступал обоз. На рессорной бричке, вольно распахнув светло-серую шинель, сидел, ссутулившись, седой полковник, пепельное лицо которого показалось Максиму знакомым… Еще не припомнив, где его мог видеть, он разорвал кольцо конвоя и кинулся к старику. – Ваше… заступитесь! Неожиданность испугала полковника. Он откинулся на сиденье и крякнул, как селезень: – Ак? – Ваше высоко… Кучер остановил. – Что такое? – Старик запрокинул голову и оглядел солдата. – Откуда ты меня, это самое, знаешь? – Так точно, признаю, ваше высоко… – Кто такой? – К Тифлису в одном поезде и в одном вагоне ехали… Я еще вашему высокоблагородию чулки шерстяные подарил. Старик опустил голову и задумался. Максим стоял, вцепившись в передок брички. Штык справа и штык слева касались его ребер. Полковник так долго думал, что Сагайдаров осмелился и нетерпеливо кашлянул: – Прикажете вести? – Ак?.. Вспомнил, вспомнил каналью… Старший по конвою! Оставьте солдата мне, я его, это самое, лично допрошу. Захвачен с оружием? Нет? Отлично. Кучер хлестнул по лошадям. Максим, держась одной рукой за крыло брички, побежал рядом. Остановились перед зданием школы. Максим с большой расторопностью принялся распрягать лошадей, причем каждую из них награждал такими ласковыми именами, которые не часто доводилось слышать от него и жене Марфе. Потом он поставил лошадей под навес, навалил им сена, перетаскал с возов в дом чемоданы и, покончив все дела, явился к полковнику, который сидел в классной комнате за партой и разбирал бумаги. – Большевик, сукин сын? С нами, это самое, воюешь? – Никак нет, ваше высокоблагородие, я не здешний. – Как же сюда попал? Большевик, каналья? – Никак нет, ваше-ство, корову приехал покупать. Полковник наклонил голову так низко, что нос его почти касался исписанных лиловыми чернилами ведомостей. Он вздохнул, пожевал серыми и тонкими, как бечева, губами: – Помню твою услугу, помню… Солдатики, суконные рыла, насолили мне тогда крепко… Пожалуй, они меня и укокошили бы? А? – Так точно, ваше высокоблагородие, разбалованный народ. – Как пить дать, укокошили бы, мерзавцы. – Он смахнул слезинку и строго взглянул солдату в глаза. – Ты, братец, желаешь, это самое, послужить родине? – Рад стараться, ваше-ство, службу люблю. – Отлично. С сегодняшнего дня зачисляю тебя на довольствие и прикомандировываю ездовым в обоз второго разряда. Разыщи на дворе подхорунжего Трофимова и, с моего разрешения, попроси у него шинель с погонами и ефрейторские нашивки. – Слушаю, ваше… – Да, это самое, раздобудь-ка мне кислого молока… Здесь покушать и с собой в дорогу возьмем. – Рад стараться, ваше высокоблагородие, доставлю! Старик дал ему на молоко керенку и отпустил, оставшись весьма довольным молодцеватой выправкой старого солдата. Максим нашел во дворе подхорунжего, наскоро переоделся и со всех ног бросился по улице, держа направление к знакомой хате. В воротах его встретила плачущая хозяйка и ахнула: – Батюшки, в погонах? – У нас это просто, – весело отозвался он и покосился на окна. – Я тут знакомого генерала встретил. А к вам заехал кто-нибудь? – Бог миловал. Максим смело вошел во двор. Варенюк под сараем забрасывал автомобиль соломой. Увидав гостя, он бросил вилы и подошел: – Беда… Не дай Бог… Комиссар, скажут, спалят. – Ты бы заступился, милостивец, – зашептала баба. – Куда ее девать, под подол не спрячешь… – Будьте спокойны, – ответил Максим. – Скоро выступаем. Где мой товарищ? |