Онлайн книга «Человек в картинках (сборник)»
– Смотря с какой скоростью ты летишь в свою сторону, а я – в свою. Думаю, еще с час. – Да, пожалуй, – бесстрастно, отрешенно отозвался Стоун. – А что произошло? – спросил минуту спустя Холлис. – Наша ракета взорвалась, только и всего. С ракетами это бывает. – Ты в какую сторону летишь? – Похоже, врежусь в Луну. – А я в Землю. Возвращаюсь к матушке-Земле со скоростью десять тысяч миль в час. Сгорю как спичка. Холлис подумал об этом с поразительной отрешенностью. Будто отделился от собственного тела и смотрел, как оно падает, падает в пустоте, смотрел равнодушно, со стороны, как когда-то, в незапамятные времена, зимой – на первые падающие снежинки. Остальные молчали и думали о том, что с ними случилось, и падали, падали – и ничего не могли изменить. Даже капитан притих, ибо не знал такой команды, такого плана действий, что могли бы исправить случившееся. – Ох, как далеко падать! Как далеко падать, далеко, далеко… – раздался чей-то голос. – Я не хочу умирать, не хочу умирать, как далеко падать… – Кто это? – Не знаю. – Наверное, Стимсон. Стимсон, ты? – Далеко, далеко, не хочу я так. Ох, господи, не хочу я так! – Стимсон, это я, Холлис. Стимсон, ты меня слышишь? Молчание, они падают поодиночке, кто куда. – Стимсон! – Да? Наконец-то отозвался. – Не расстраивайся, Стимсон. Все мы одинаково влипли. – Не нравится мне тут. Я хочу отсюда выбраться. – Может, нас еще найдут. – Пускай меня найдут, пускай найдут, – сказал Стимсон. – Неправда, не верю, не могло такое случиться. – Ну да, это просто дурной сон, – вставил кто-то. – Заткнись! – сказал Холлис. – Поди сюда и заткни мне глотку! – предложил тот же голос. Это был Эплгейт. Он засмеялся – даже весело, как ни в чем не бывало. – Поди-ка заткни мне глотку! И Холлис впервые ощутил, как невообразимо он бессилен. Слепая ярость переполняла его, больше всего на свете хотелось добраться до Эплгейта. Многие годы мечтал он до него добраться, и вот слишком поздно. Теперь Эплгейт – лишь голос в шлемофоне. Падаешь, падаешь, падаешь… И вдруг, словно только теперь им открылся весь ужас случившегося, двое из уносящихся в пространство разразились отчаянным воплем. Как в кошмаре Холлис увидел: один проплывает совсем рядом и вопит, вопит… – Перестань! Казалось, до кричащего можно дотянуться рукой, он исходил безумным, нечеловеческим криком. Никогда он не перестанет. Этот вопль будет доноситься за миллионы миль, сколько достигают радиоволны, и всем вымотает душу, и они не смогут переговариваться между собой. Холлис протянул руки. Так будет лучше. Еще одно усилие – и он коснулся кричащего. Ухватил за щиколотку, подтянулся, вот они уже лицом к лицу. Тот вопит, цепляется за него бессмысленно и дико, точно утопающий. Безумный вопль заполняет Вселенную. «Так ли, эдак ли, – думает Холлис, – все равно его убьет Луна, либо Земля, либо метеориты. Так почему бы не сейчас?» Он обрушил железный кулак на прозрачный шлем безумного. Вопль оборвался. Холлис отталкивается от трупа – и тот, кружась, улетает прочь и падает. И Холлис падает, падает в пустоту, и остальные тоже уносятся в долгом вихре нескончаемого, безмолвного падения. – Холлис, ты еще жив? Холлис не откликается, но лицо его обдает жаром. – Это опять я, Эплгейт. – Слышу. – Давай поговорим. Все равно делать нечего. Его перебивает капитан: – Довольно болтать. Надо подумать, как быть дальше. – А может, вы заткнетесь, капитан? – спрашивает Эплгейт. – Что-о? – Вы отлично меня слышали, капитан. Не стращайте меня своим чином и званием, вы теперь от меня за десять тысяч миль, и нечего комедию ломать. Как выражается Стимсон, нам далеко падать. – Послушайте, Эплгейт! – Отвяжись ты. Я поднимаю бунт. Мне терять нечего, черт возьми! Корабль у тебя был никудышный, и капитан ты был никудышный, и желаю тебе врезаться в Луну и сломать себе шею. – Приказываю вам замолчать! – Валяй, приказывай. – За десять тысяч миль Эплгейт усмехнулся. Капитан молчал. – О чем, бишь, мы толковали, Холлис? – продолжал Эплгейт. – А, да, вспомнил. Тебя я тоже ненавижу. Да ты и сам это знаешь. Давным-давно знаешь. Холлис беспомощно сжал кулаки. – Сейчас я тебе кое-что расскажу. Можешь радоваться. Это я тебя провалил, когда ты пять лет назад добивался места в Ракетной компании. Рядом сверкнул метеорит. Холлис опустил глаза – кисть левой руки срезало как ножом. Хлещет кровь. Из скафандра мигом улетучился воздух. Но, задержав дыхание, он правой рукой затянул застежку у локтя левой, перехватил рукав и восстановил герметичность. Все случилось мгновенно, он и удивиться не успел. Его уже ничто не могло удивить. Течь остановлена, скафандр тотчас опять наполнился воздухом. Холлис перетянул рукав еще туже, как жгутом, и кровь, только что хлеставшая, точно из шланга, остановилась. За эти страшные секунды с губ его не сорвалось ни звука. А остальные все время переговаривались. Один – Леспир – болтал без умолку: у него, мол, на Марсе жена, а на Венере другая, и еще на Юпитере жена, и денег куры не клюют, и здорово он на своем веку повеселился – пил, играл, жил в свое удовольствие. Они падали, а он все трещал и трещал языком. Падал навстречу смерти и предавался воспоминаниям о прошлых счастливых днях. Так странно все. Пустота, тысячи миль пустоты, а в самой ее сердцевине трепещут голоса. Никого не видно, ни души, только радиоволны дрожат, колеблются, пытаясь взволновать и людей. – Злишься, Холлис? – Нет. И правда, он не злился. Им опять овладело равнодушие, он был точно бесчувственный камень, нескончаемо падающий в ничто. – Ты всю жизнь старался выдвинуться, Холлис. И не понимал, почему тебе вечно не везет. А это я внес тебя в черный список, перед тем как меня самого вышвырнули за дверь. – Это все равно, – сказал Холлис. Ему и правда стало все равно. Все это позади. Когда жизнь кончена, она словно яркий фильм, промелькнувший на экране, – все предрассудки, все страсти вспыхнули на миг перед глазами, и не успеешь крикнуть: «Вот был счастливый день, а вот несчастный, вот милое лицо, а вот ненавистное», – как пленка уже сгорела дотла и экран погас. Жизнь осталась позади, и, оглядываясь назад, он жалел только об одном: еще хотелось жить и жить. Неужто перед смертью со всеми так: умираешь, а кажется, будто и не жил? Неужто жизнь так коротка – вздохнуть не успел, а уже все кончено? Неужто всем она кажется такой немыслимо краткой? Или только ему здесь, в пустоте, когда считаные часы остались на то, чтобы все продумать и осмыслить? А Леспир знай болтает свое: |