Онлайн книга «Поклонение волхвов»
|
Отец Порфирий вздохнул и отер платком лоб. Отец Иулиан обернулся и вспомнил о нем: – Почитай им, отец Порфирий! – Может, не буду?.. – Ты им это, про Антихриста, которое сегодня после обеда сочинил, прочти! – Это точно не буду… Мрачное. А тут люди кушают. – Читай, какое хочешь. – Да-да, пожалуйста, батюшка, – улыбнулась Матильда Петровна и зазвонила в колокольчик. Публика притихла. Отец Порфирий сложил руки на груди: – Стихотворение о положении сельского дьячка. – Прелестно, – сказала Матильда Петровна. – Это свежая струя. Читайте. Отец Порфирий откашлялся в крупную ладонь и забасил: Много, много в жизни горя, В жизни каждого дьячка: Но особенно премного В жизни сельского дьячка. У него нужда из хаты, Как ни думай, ни хитри, Не пойдет к счастливцам мира И не станет им в пути. И бедняк дьячок смиренно, Уж привыкший к нищете, Лишь молил Царя вселенной От невзгод и бед спасти. Но душа людей жестока, Всяких выдумок полна, И его порою гонят И стесняют как дьячка. Все счастливчики на свете, И мужик, и поп большой, «Властелины полувека» Помыкают им порой. Заставляют знать уставы, Без ошибок петь, читать; Изучать весь катехизис И документы писать. Пред начальством быть в почтенье, Всем услуживать подчас, У священника благословенье Против воли брать всегда-с! Кто-то захлопал. Кто-то прыснул. Чайковский закричал: «Бис!» Матильда Петровна теребила бант на колокольчике. Отец Кирилл, не зная, куда во время «дьячка» деть глаза, поглядывал на Ватутина. Тот делался все бледнее; выступил пот, и стал заметен тонкий слой пудры, хотя раньше фотограф к подобной ретуши вроде не прибегал. – Я, пожалуй, пойду. – Отец Кирилл поднялся и тут же был придавлен рукой Чайковского-младшего. – Отец Кирилл! Не бросай! Не обижай! Ты ж в Германии учился! Матильда Петровна звонила уже непрерывно и даже топнула ножкой: – Господа! Атансьён, атансьён! Тишина! У нас по списку еще один чтец! Стол пред отцом Кириллом дрогнул – Ватутин поднялся и оправил кислотную розу. – Эту личность мы все до сих пор знали как корифея фотографической карточки… – Матильда Петровна перешла на лирическое контральто. – Жулик! – выкрикнул Чайковский-младший и попытался обнять Ватутина за талию. Но Ватутин успел вылететь из-за стола, еще раз тряхнув его, и устремился на сцену. – Он же сказал, что не будет… – Отец Кирилл поднимал попадавшие рюмки. – …сейчас мы его все узнаем и как поэта! – закончила Матильда Петровна и приняла позу усиленного внимания. Ватутин достиг сцены, нервным шагом вошел в луч света: – Я прочту две пиэсы. Первая – чужого сочинения. Уловив шорох недоумения, пояснил: – Я выбрал ее прочесть, поскольку… поймете сами. Или не поймете. Публика обиделась и стала внимательно слушать. Надменный небосвод скорбел о позднем часе, за желтизной ворот дышал тревожно дом. В пионовом венке на каменной террасе стояла женщина, овитая хмелем. Смеялось проседью сиреневое платье, шуршал язычески избалованный рот, но платье прятало комедию Распятья, чело – двусмысленные отсветы забот… – Что за чушь… – Отец Кирилл пытался встать, но снова был придавлен ладонью Чайковского: – Отец… потерпите «комедию Распятья»! Это ж не хуже вашего «дьячка», а? Фотограф, взяв высокую хриплую ноту, закончил. Зал неуверенно захлопал. Матильда Петровна сменила позу внимания на позу глубокой задумчивости. Отец Кирилл все же поднялся и подозвал официанта, расплатиться и уйти. – Следующая пиэса, – поглядел на него из луча Ватутин, – моего сочинения. Посвящается отцу Кириллу. Называется… Называется «Поклонение Волхва». Отец Кирилл застыл. Подошедший официант, вопросительно помолчав, отошел. – Я попрошу для звукового сопровождения подняться сюда маэстро Чайковского… – Я здесь! – заорал «маэстро» и двинулся по параболе к роялю. Споткнувшись о край сцены, рухнул. Публика загоготала. Матильда Петровна наклонилась корпусом к Чайковскому, словно хотела ринуться поднимать, но не ринулась. Ватутин тоже застыл в луче и играл губами. Добравшись до рояля, Чайковский долго пыхтел за ним. – Ну, чего тебе наиграть?.. – Показалась над крышкой его красная голова. – Марш, как договаривались. Чайковский замузицировал. Ватутин, раскачиваясь, начал: – Я. Царь. Волхв. Корабль. О! О! Тонет! Мой ма-а-льчик! Звезда. Нечистоты. Плевки! Корабль! Оп-оп. Ни-ни-ни. Черное небо! Холерное небо! Белая звезда! О! Мой ма-а-льчик! Оп-оп. Тонет… Выкрикивал и брал фальцетом невероятные ноты, извиваясь. Чайковский, поддавшись, тоже уже не «маршировал», а выстукивал кулаками какую-то дичь. Внезапно Ватутин покачнулся и осел на сцену. Чайковский еще несколько секунд прогвоздил по клавишам. Ватутин валялся на сцене, изо рта текла кровь; со всех сторон шли, бежали, стояли люди. * * * День окончили у Чайковского. Ватутин вскоре пришел в себя, но был слаб; его отнесли к Чайковскому, жившему поблизости. В переносе участвовали отец Кирилл и отец Порфирий; отец Иулиан куда-то растворился. Квартира Чайковского выглядела запущенно, мебель в чехлах пыли; единственной живой вещью был рояль, где громоздились клавираусцуги и горы нотной бумаги. Ватутина с расстегнутою пуговицей опустили на диван, с которого Чайковский смел мусорные окаменелости; сам Чайковский занял кресло, вытащил из-под себя чернильницу и предложил всем чувствовать себя как дома. – Что за человек! – указал бровью на Ватутина. – Охота же ему демона изображать… Душа ведь у него… Котенка выходил… Зевнул, сказал еще что-то про котенка и захрапел. Вскоре к нему присоединился Ватутин, у которого и храп звучал несколько инфернально, так что отец Кирилл поежился. Прихромала старуха в зеленом платке, поставила перед гостями чайник, две пыльные чашки и вазочку с засохшим вареньем. – Что не убираетесь? – спросил ее отец Порфирий. |