Книга Летящие к Солнцу. Книга 1. Вопрос веры, страница 25 – Василий Криптонов

Я придирчиво посмотрел на обоих и, будто остатки дурмана ударили в голову, узрел видение. Вероника превратилась в скелет, а Джеронимо повзрослел, вытянулся, черты лица его огрубели, но в глазах горел все тот же негасимый огонь.

Миг спустя видение рассеялось, оставив неприятную тяжесть на сердце. Что, это и называется «заполнить пустоту в душе»? Пока, честно говоря, не впечатляет.

— Вероника, — позвал я. Она повернулась, я ощутил на себе вопрошающий взгляд. — Твои друзья, из солдат… Ты ими очень дорожишь?

Она удивилась, мой эмоциональный двойник почувствовал это, даже не глядя.

— Они — мои единственные настоящие друзья. Как по-твоему, я ими дорожу?

— Думаю, да. Просто хочу понять, насколько.

Вероника перегнулась через брата, который для разнообразия молчал, и сказала четко и раздельно:

— Я за них, если надо, сдохну, как и они за меня.

Джеронимо усмехнулся.

— Ты не поняла? — сказал он. — Да эти…

— Заткни пасть, — перебил я. — И постарайся не открывать. Хорошо?

Джеронимо демонстративно натянул маску. Вероника крутила головой, не понимая, что происходит.

— Их больше нет, — сказал я. — Они ведь обещали дать ложный след, помнишь? А нас искали здесь, причем, прицельно. Послали один БТР, это не чёс.

Вероника промолчала, и я понял, что угодил в самое слабое место. Мысль эта приходила ей в голову, и сидела там, потирая лапки. Поэтому Вероника не возразила… сразу.

— Он бы так не поступил, — тихо сказала она.

Я не выдержал и усмехнулся:

— Да ну? Ядерный Фантом не стал бы убивать тех, кто его предал? Даже я знаю, что в доме Альтомирано существует только один вид наказаний.

— Должно быть, просто Мэтс раскололся, вот и все…

— Слушай, хватит себя утешать, а? — воскликнул Джеронимо. — Николас абсолютно прав, это даже БТР-у понятно. Мне жаль и все такое, но…

Джеронимо поперхнулся словами, потому что Вероника, схватив его за волосы, запрокинула голову, будто желая перерезать горло. Я от неожиданности дернул рулем, транспортер мотнуло, но никто этого не заметил.

Страшных пять секунд Вероника молча смотрела в глаза брату, потом отвернулась. Освобожденный Джеронимо замолчал, сколько возможно подавшись ко мне. Вероника сорвалась с места. В зеркало заднего вида я видел, как она села на скамью для транспортируемых солдат. Достала пистолет, повертела в руках. У меня в глазах потемнело от мысли, что сейчас может случиться, но голос решился подать только Джеронимо:

— Не надо, Вероника, — почти прошептал он.

— «Не надо» что? — От ее голоса в теплом салоне стало холоднее, чем на улице.

Мне все-таки приходилось уделять время однообразному пейзажу, поэтому я скорее на слух понял, что Вероника разобрала и вновь собрала пистолет. Затем пришла очередь автомата. Вероника отстегнула магазин, сняла крышку затвора, затвор, все остальное, названия чего я даже не знал. Под конец, выпростав все патроны из магазина, она замерла над грудой металлолома, будто над пасьянсом.

Вдруг ее руки пришли в движение. Легко, будто семечками, утрамбовала магазин патронами, взялась за остальное. Я не успел моргнуть, как автомат оказался у нее в руках, готовый к стрельбе.

Вероника выждала секунду, словно надеясь, что кто-то невидимый похвалит, потом положила оружие. Я заметил только первое движение, которым она перевела переключатель режима огня в нижнее положение и отстегнула магазин. Потом все слилось в секундное безумие мельтешащих рук и неповторимого, непередаваемого «оружейного» звука.

Снова пауза, и следом — стремительная сборка. Я покосился на Джеронимо, который тоже не сводил глаз с сестры. Почувствовав мое внимание, он кивнул, и у меня отлегло от сердца. Значит, мы видим что-то обычное, а не начало синдрома навязчивого состояния.

— Джеронимо, — тихо сказала Вероника, растерзав автомат не меньше двадцати раз. — Надеюсь, ты запомнишь этот день. Когда за твою дурацкую идею погибли первые невинные люди.

— Даже сейчас ты будешь обвинять меня? — возмутился Джеронимо. — Не отца, который…

— Замолчи.

Она закинула автомат за плечо и уставилась в стену. Против всех здравых смыслов и инстинктов самосохранения мне захотелось остановить броневик, сесть рядом с ней и положить руку на плечо. Кажется, ей я сочувствовал сам, без двойника. Странное ощущение.

— Другого я от него не ждала, — произнесла Вероника. — Но от тебя — да. Просила, умоляла тысячу раз: досиди спокойно до церемонии, а потом получишь все, чего только пожелаешь…

— Кроме моей сестры, — прошептал Джеронимо, и тон его был так непривычен и жуток, что я содрогнулся. Впрочем, у меня были и другие причины. Вернее — причина. Проблемка, с которой я не мог справиться, испробовав все имеющиеся в наличии передачи, включая заднюю…

— Неужели ты думаешь, от меня что-то зависит? — горько спросила Вероника. — Думаешь, откажись я, папа улыбнется и скажет: «Bueno fortuna»? — Она покачала головой. — Нас очень по-разному воспитали. Я в ситуации между силой и смертью выбираю силу. А ты между жизнью и смертью выбираешь петрушку и реактивный самолет. только я-то беспокоилась о тебе, делая выбор. А ты? Думал ли обо мне, когда творил все это? Не отвечай. Знаю, что нет. Думал лишь о том, что знаешь, как мне лучше.

— Простите, — сказал я, уныло глядя на черный экран. — Я не должен бы вмешиваться, но разве ты, Вероника, поступала не так же? Решила, что ему будет лучше потерять сестру…

— Ты ведь могла сначала родить мне племянников! — горячо подхватил Джеронимо. — Это и для дома было бы прекрасно. Ведь финал мутации гена предвидится только через два поколения!

— Наверное, вам нужно было просто сесть и от души поговорить, — продолжал я.

— А если Рикардо прав, и между нами нет кровного родства? — не унимался Джеронимо. — Я мог бы стать отцом своих племянников!

— В любом случае, — говорил я, закрыв в ужасе глаза, — Джеронимо дал тебе возможность выбирать. Так отчего бы не воспользоваться ею? Я тебя знаю всего ничего, но даже мне было бы грустно услышать, что ты положила жизнь без остатка на алтарь процветания дома.

— Вот! — Джеронимо поднял палец. — Слушай его! Он говорит мудро!

— Нет, Джеронимо, — сказала Вероника, на которую наши речи не произвели ни малейшего впечатления. — Он просто пытается заговорить нам зубы и отвлечь от очевидного. Что, Николас, мы опять падаем?

Джеронимо резко повернулся к монитору, потом заглянул в прицел и застонал:

— Черт побери, Николас, ты угодил в зыбучие снега!

— Мы угодили, — уточнил я. — И что еще за «зыбучие снега»?

— А что, не видно?

Было, конечно, не видно, но я понял, что задал глупый вопрос. Коли уж транспортер медленно и уныло ползет вниз сквозь снежную толщу по какой-то нескончаемой шахте, то вопрос о зыбучих снегах даже не стоит.