Книга Летящие к Солнцу. Книга 1. Вопрос веры, страница 28 – Василий Криптонов

— А я сказал, что меня зовут Николас! — заорал я, с наслаждением отдавшись потоку ярости. — «Душевнобольной ребенок»? Стерва! Мне жаль того презерватива, что я на тебя извел, потому что даже в его ошметках было больше чести и достоинства, чем в тебе появится за тысячу лет! И, клянусь, если бы ты каким-то чудом не оставалась до сих пор моим персональным секс-символом, я бы тебя убил сию же секунду!

— Вломи ей, Николас! — голосил Джеронимо в опасной близости от микрофона. — Пусть знает, как заставлять зубы перед сном чистить!

Вероника не обращала внимания на брата, но ко мне подошла ближе.

— Даже вникать не желаю в тот бред, что ты несешь! — выплюнула мне в лицо. — Скажи только, каким образом ты меня хочешь убить? Провизжать уши насквозь?

— Ты говоришь с Риверосом! — Тут я сам удивился, до какой степени мощно прогремел мой голос. Но удивился еще больше, когда могучий движок транспортера раскатисто рыкнул. По полу пробежала вибрация. Джеронимо и я устояли, а вот Вероника внезапно опрокинулась на спину.

Ее лицо стало если не перепуганным, то хотя бы изумленным. Сам же я постарался скрыть удивление, погрозив Веронике пальцем:

— Никогда не выводи из себя Ривероса, находясь в транспортном средстве.

Только сейчас, когда настала тишина, все мы поняли, что тишина действительно настала. Стрельба прекратилась. Я поглядел на монитор, но увидел лишь черноту. Похоже, своротили-таки камеру.

Включилась обратная связь, и мы услышали голос, сильно искаженный вначале мегафоном, а потом приемо-передающей системой бронетранспортера:

— Ладно, клоуны. Выходите по одному с поднятыми руками. Без оружия. Очень медленно.

— Uno momento! — Джеронимо сунул мне в руки смартфон, подобрал с пола автомат и встал рядом с Вероникой, направив дуло ей в голову. — Сфотай меня так.

— Ты сдурел? — повернулась к нему сестра.

В этот момент я сделал снимок. Вышло великолепно: суровое лицо Джеронимо и растерянное — Вероники.

— Отдай немедленно! — неразличимым движением Вероника выбила из рук брата автомат так ловко, что Джеронимо, кажется, ничего не почувствовал. Зато увидел. Враз погрустневшим взглядом окинул пустые руки.

— Ну вот что тебе стоило всех убить? Я же просил!

Вероника тем временем положила автоматы на водительское сиденье.

— Микрофон все еще работает, — сообщила она.

— Ну так выключи его и давай поговорим о кишках! — поморщился Джеронимо.

— Нет. Сейчас мы выйдем наружу с высоко поднятыми руками и сделаем все, что нам скажут. И будем надеяться, что нас оставят в живых.

Джеронимо сплюнул. Таким злым я его никогда не видел.

— «Я, Вероника Альтомирано! — кривляясь, сказал он. — Двоюродная прабабушка Риддика, внучатая племянница Мачете по материнской линии! Стреляю в людей с шести лет!» Клянусь солнцем, сестра, от тебя пользы — меньше, чем от деревянного коня в Сталинграде. Когда я говорю Николасу: «Поехали!» — он берет и едет, а когда говорю тебе: «Убей всех людей», ты сдаешься. На кой черт ты вообще увязалась за нами? Сидела бы дома, вязала пинетки, смотрела Малахова!

Продолжая вещать, он надел рюкзак, отворил люк и первым полез на поверхность. Вероника поспешила за ним, я же замыкал исход.

— Ну да, да, ликуйте, филистимляне! — слышал я злобный голос Джеронимо. — Далила сделала свое дело, Самсона можно брать тепленьким!

— Рюкзак сними! — крикнули ему в ответ.

— Что, боишься, там ослиная челюсть? — огрызнулся Джеронимо, и тут же, будто переключившись, заканючил: — Дяденьки военные! Там моя петрушка! Пожалуйста, не обижайте ее. Через часик нажмите кнопочку и чуть-чуть полейте, пусть малышка почувствует утро!

Когда я покинул транспортер, взгляды и стволы окруживших нас солдат почему-то устремились на меня. Похоже, стоящий рядом с машиной Риверос автоматически воспринимался как хозяин положения. Пришлось принять горделивую осанку.

— Что у мальчишки в рюкзаке? — спросил меня, видимо, командир. Страшная рожа, водянистые глаза, а седые волосы едва покрывают шишковатый череп. Единственный из всех, он был без каски.

— Всего лишь росток петрушки с подсветкой, — сказал я. — И шарманка, чтобы услаждать слух в минуты тоски и уединения. Клянусь, ничего более.

Командир дернул головой, и стоящий рядом солдат сорвался с места. Он раскрыл рюкзак Джеронимо и принялся изучать содержимое. Двое других солдат ловко скрутили руки Веронике, с беспокойством глядящей на брата. Меня пока не трогали, и я упивался.

— Ну, чего там? — спросил командир.

— Сэр, тут ровно то, что сказал этот парень, сэр, и ничего больше! — отрапортовал солдат, застегивая рюкзак. — Устройство выглядит до такой степени безумным, сэр, что я бы не стал его изымать во избежание случаев массового помешательства среди личного состава, сэр! Что до меня, сэр, то я сегодня же подам прошение об отставке и проведу остаток дней, сочиняя трогательные симфонии на тамбурине, сэр!

— Ладно, — кивнул командир. — В наручники его. И этого тоже.

Веронике сковали руки за спиной, Джеронимо тоже, а мне, видно, из уважения к авторитету, спереди.

— Видишь? — сказал Джеронимо, повернувшись к сестре. — Видишь, до какой степени он полезен? Он может управлять даже этими солдафонами, которых ты отказалась убивать!

— Придержи язык, сопляк! — влепили ему подзатыльник. — Нам управляет здравый смысл!

Тут я бы с ним поспорил, потому что решение оставить пленнику рюкзак выглядело, по меньшей мере, идиотским. Но я смолчал, потому что в этот момент ко мне двинулся страшнорожий командир. Когда он проходил мимо Вероники, она попыталась начать переговоры:

— Послушайте, все произошедшее — досадное недоразумение. Мы случайно попали в зыбучие снега и…

— Прервись ненадолго, — осадил ее командир. Он сунул руку в карман, достал Чупа-Чупс и, сорвав обертку, сунул его Веронике в рот. — Вот так. Продолжай работать языком, только не подключай голосовые связки. Женщины… Постоянно нуждаются в тонкой настройке. Иногда это аж бесит.

Он шагнул ко мне, потеряв интерес к Веронике, и остановился, глядя в глаза. Тем временем Вероника, сообразив, что с ней сделали, в ярости выплюнула конфету на пол и приготовилась орать, но я поднял скованные руки в некоем повелевающем жесте и веско произнес:

— Вероника, не надо.

Вряд ли ее остановили слова или жест. Скорее — последовавший сразу за ними вопль Джеронимо:

— Ты могла отдать его мне! Старая жадная собака на сене! В детстве я всегда делился карамельками с тобой, вредная ты жаба!

Я старался выдержать взгляд командира, но периферическое зрение передавало в мозг тревожную картинку. Похоже, по щекам Вероники текли слезы. Наверное, Джеронимо зацепил ту струнку, которую нельзя было трогать, особенно сейчас.