Онлайн книга «Тяжелый путь к сердцу через желудок»
|
— Ну, — тяну время я, — сегодня некому, а завтра… — Вот завтра и куплю! — улыбается Ольга. И я снова счастлива! И это значит, что хозяйки во мне больше, чем женщины! Потому что кастрюли важнее! А как же мой муж с «заинтересованным» взглядом? Ну и черт с ним! Уйдет — буду любоваться кастрюльками. Они-то мне точно нервы не попортят. Я глажу руками это красное, в желтых и синих цветах, эмалированное чудо. Одна — для первого. Другая — для каш, пюре или компота. Нет! Нет и нет! Зачем убивать эту красоту такими банальностями, как щи или овсянка! Поставлю на полку, пусть стоят и украшают мою кухню! И еще — мою жизнь! Я с благодарностью смотрю на Ольгу и уже ее не ненавижу и даже почти люблю. Финские сигареты хватает Кетошка — три блока, для мужа. Никто не возражает. Что сигареты! У Марьяны есть еще и итальянские макароны — целых пять пачек. Тоненькие, длинненькие, желтенькие, в красивой красной пачечке. На них написано — «Спагетти». Настоящие спагетти! Мы разглядываем их, как папуасы стеклянные бусы. А как делить? Пачек пять, нас шестеро. Отказываться никто не собирается — благородных нет. Назревает конфликт. Марьяна чувствует себя виноватой и пытается спасти положение: — Есть еще ветчина! Датская, в банке! Кому-то ее, остальным макароны. Ветчина. Датская. В банке. Это неплохо, но… Ветчину мы все ели, а вот настоящие спагетти! Вспоминаю из книг — томатный соус, чеснок, листья базилика. Вот с последним ингредиентом туговато. Что за птица — базилик? Можно просто — с сыром. «Российским». И ничего плохого! Нет! Макароны — мне! Потому что мои дети их обожают! Даже наши — серые, толстые и клейкие. На ветчину соглашается Инеска — дочке Лильке в дорогу, — и мы облегченно вздыхаем. Потом наша кудесница достает полотенца — махровые, толстые, пушистые. В цветах. И целых десять штук. Инеска решительно заявляет: — Четыре — мне! Лильке на сборы. У них все девки с импортными полотенцами, а моя — с советским старым дерьмом. Стыдоба. Ей никто не возражает — имеет право. Да и потом — ветчина. Совесть же у нас есть. Плещется на донышке. Осталось шесть полотенец. Нас — четверо. Кетошка жалобно говорит: — А можно мне два? Одно маме на день рождения! Юбилей все-таки! — А как делить четыре? — желчно осведомляется Ольга. — Нас-то трое! — Два могу взять я, — тихо вякаю я. — Да? — усмехается Наташа. — И я не прочь! Умная какая! Или у твоей мамы тоже юбилей? Марьяна оживляется и напряженно следит за баталией. Переводит взгляд с одной на другую, ждет кровавой развязки и… По-моему, балдеет. — Я могу вообще не брать! — обиженно говорит Кетошка и начинает хлюпать носом. — Да бери ты! — зло обрывает ее Наташа. — Юбилей ведь, — подкалывает она. — А третье разрежем! — вторит ей Ольга. И я уже жалею, что отдала ей куртку. Компромисс Марьяна не предлагает. Мы молчим, не желая уступать. Я, кстати, недавно уже уступила. И тут в комнату входит мой муж. Весьма недовольный, невыспавшийся, с заломом на правой щеке. — Всё, надеюсь? — спрашивает он, кивая на часы. — Три утра, между прочим. — Это ты к чему? — срываю на нем свою злость и тут же об этом жалею. — Да так, — жестко отвечает он. — На всякий случай. Не натешились еще, дамочки? И я понимаю, что от лишнего полотенца я уже отказалась. Семья дороже борьбы. За полотенце — уж точно. Тут подает голос лысый маленький Сеня. — Покурим? — с улыбкой во весь щербатый рот предлагает он моему мужу. Муж (желваки на лице в работе) мрачно кивает и бросает мне: — У тебя пятнадцать минут. — И желчно добавляет: — Дорогая! Я начинаю запихивать в сумку свои драгоценные покупки. Руки дрожат — про мужа я позабыла. И про то, что нам завтра на работу, — тоже. Мне вставать в восемь, а ему, между прочим, в шесть. То есть через два часа, с учетом дороги. Может, лучше не ложиться? Интересно, смогу ли я это озвучить? Марьяна ныряет в сумку и выуживает с самого дна конверт. Обычный почтовый конверт. В голове пролетает мысль: «Завещание. Сейчас она огласит завещание. На некупленные товары повседневного спроса и пустые баулы. Свои кроссовки и Сеню — кому?» Думаю, что мне бы достались баулы и Сеня. Или, скорее всего, один Сеня. Я много лет замужем, не жадна, уступчива, жалостлива, наверняка неплохо готовлю — иначе к чему мне кастрюли? Словом, Сеня будет в надежных руках. Это у меня с возбуждения и с недосыпа — такой вот бред лезет в голову, ох… И еще — от предвкушения семейного скандала. Но из конверта Марьяна достает золотую цепочку. Тоненькую и блесткую — именно такую, о которой я, разумеется, мечтала. Всю жизнь. Мы же, женщины, мечтаем о заветном именно «всю жизнь». Всем знакома фраза: «Я мечтала об этом всю жизнь!» Марьяна надевает цепочку на указательный палец и внимательно оглядывает нас. Ждет реакции. — Я беру, — говорю я небрежно и даже не спрашиваю цену. Вот так. Беру, и все. Некогда мне. Муж докуривает. Все онемели — без торга, опроса чужого мнения, без примерки и вообще — наплевала на всех. Наглая какая! А прикидывалась… Я открываю кошелек и отсчитываю деньги. Теперь про то, как считает Марьяна. Она окидывает взглядом отложенные мною вещи, чуть сдвигает брови и… Через минуту выдает нужную сумму. Можно проверить, конечно, но не сто́ит — никогда она не ошиблась, ни на копейку. Ни разу. Я примерно понимаю стоимость цепочки, и у меня холодеют ноги. А отступать некуда. Мне не хватает шестидесяти рублей. Входит муж. Я равнодушно и спокойно (вот выдержка!) говорю: — Дай денег! Он приподнимает левую бровь. Это говорит о том, что хорошего ждать не стоит. — Сколько? — осторожно спрашивает он, вынимая кошелек. Я решительно беру его кошелек и сама отсчитываю деньги. Он наблюдает за моими действиями, и у него округляются глаза. Я отдаю деньги Марьяне, киваю товаркам, выхожу в коридор, натягиваю пальто и сапоги и прощаюсь с Инеской. — До завтра, — говорю я, чмокая ее в щеку. — Спасибо. — Держись! — ободряет меня подруга и слегка подмигивает. — Все обойдется! Ну в принципе, да — как-нибудь и когда-нибудь. Не убьет же меня муж, в конце концов, я ему еще пригожусь. Ему и его детям. |