Онлайн книга «Роман без вранья. Мой век, мои друзья и подруги»
|
Я, пожалуй, не встречал в жизни большего, чем у Гали, самопожертвования, большей преданности, небрезгливости и, конечно, любви. Она отдала Есенину всю себя, ничего для себя не требуя. И уж если говорить правду – не получая. Хочется привести несколько кусочков из писем Есенина: Галя, милая. Простите за все неуклюжества. 8/IX-23 Галя, милая! Простите, что обманул. Дня я еще не видел. Какой он есть. Думаю, что не смогу поехать с вами. Немного разбит настроением физически. (Без даты) Галя, милая! Я очень люблю Вас и очень дорожу Вами. Дорожу Вами очень, поэтому не поймите отъезд мой как что-нибудь направленное в сторону друзей от безразличия. Галя, милая! Повторяю Вам, что Вы очень и очень мне дороги. Да и сами Вы знаете, что без Вашего участия в моей судьбе было бы очень много плачевного… Привет Вам и любовь моя! Правда, это гораздо лучше и больше, чем чувствую к женщинам. 15 апреля 1924 О печатании собрания: …издайте по берлинскому тому… Этого собрания я желаю до нервных вздрагиваний. Вдруг помрешь – сделают все не так, как надо. 29 октября 1924 Галя, голубушка!.. может быть, в мире все мираж и мы только кажемся друг другу. Ради Бога, не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка и самая глубокая. 20 декабря 1924 Милая Галя! Вы мне близки как друг, но я Вас нисколько не люблю как женщину. 21/1 II-25 После очередного консилиума: Мне запрещено пить. С легкими действительно что-то неладно… После выправки жизнь меняю. 11–12 мая 1925 Записка мне: Дорогой Анатолий!.. Галя – моя жена. Сергей В это время его женой была Софья Андреевна Толстая, внучка Льва Николаевича, до немыслимости похожая на своего деда. Только лысины да седой бороды и не хватало. Впервые я с ней встретился в вестибюле гостиницы «Москва». Взглянул и решил: – Да ведь это Софья Андреевна! Жена Сережи. Узнал ее по портретам Льва Николаевича. А когда-то Есенин хотел жениться на дочери Шаляпина, рыженькой, веснушчатой дурнушке. Потом – Айседора Дункан. И все для биографии. Есенин – Шаляпина! Есенин – Дункан! Есенин – Толстая! Кого же любил Есенин? Больше всех он ненавидел Зинаиду Райх. Вот ее, эту женщину, с лицом белым и круглым, как тарелка, эту женщину, которую он ненавидел больше всех в жизни, ее – единственную – и любил. Зинаида сказала Есенину, что он у нее первый. И соврала. Этого Есенин никогда не мог простить ей. Не мог по-мужицки, по темной крови, а не по мысли. – Зачем соврала, гадина?! И судорога сводила лицо, глаза багровели, руки сжимались в кулаки. В стихотворении «Собаке Качалова» написано: Она придет, даю тебе поруку. И без меня, в ее уставясь взгляд, Ты за меня лизни ей нежно руку, За все, в чем был и не был виноват. Я убежден, что это относится к Зинаиде Райх. Мне кажется, что и у нее другой любви не было. Помани ее Есенин пальцем, она бы от Мейерхольда убежала без резинового плаща и без зонтика в дождь и в град. В последние месяцы своего трагического существования Есенин бывал человеком не больше одного часа в сутки. От первой, утренней, рюмки уже темнело его сознание. А за первой, как железное правило, шли – вторая, третья, четвертая, пятая… Время от времени Есенина клали в больницу, где самые знаменитые врачи лечили его самыми новейшими способами. Они помогали так же мало, как и самые старейшие способы, которыми тоже пытались его лечить. Седовласый профессор в длинном белом халате, роскошно сидящем на его мощной фигуре, самолично подмешивал в есенинскую стопку какую-то сверхтошнотворную пакость из пакостей: – Прошу, сударь, выпейте за мое здоровье. Сегодня мне, с вашего разрешения, семьдесят восемь стукнуло. Есенин пил. Морщился. Но не больше, чем от старого мартелевского коньяка. И профессор растерянно поправлял на носу золотые очки: – Нда-с… великолепно-с!.. И, махнув рукой, большими шагами выходил из палаты, боясь оглянуться на свою белохалатную свиту. В медицину, друзья мои, надобно верить не задумываясь, так же, как в Бога. Одного угрюмого актера бывшего Александрийского театра спросила хорошенькая дамочка: – Николай Степанович, вы здоровый человек? – Вскрытие это покажет, – ответил угрюмый актер. Может быть, именно так надо верить в медицину. Свои замечательные стихи 1925 года Есенин писал в тот единственный час, когда был человеком. Он писал их почти без помарок. Тем не менее они были безукоризненны даже по форме, более изощренной, чем когда-либо. Я говорю – изощренной, понимая под этим лиричность, точность, предельную простоту при своеобразии. Это было подлинное чудо! В молодые добрые времена он никогда не работал легко и быстро. С лирическим стихотворением, зачавшимся в голове, любил «побродить и переспать ночку». Мне говорил: – В корове, Толя, молоко не прокиснет! А когда к нему приставал с вопросом какой-нибудь критик: – Сергей Александрович, дорогой, расскажите, пожалуйста, как вы пишете? – Как пишу? – переспрашивал Есенин. – Да вот, присяду на полчасика к столу перед обедом и напишу стишка три-четыре. И хохотал тому в спину: – Зачем дураку знать, что стихи писать, как землю пахать: семи потов мало. Великий философ Сковорода говорил: «Всякий человек имеет цель в жизни, но не всякий – главную цель». У Есенина была – главная. К концу 1925 года решение «уйти» стало у него маниакальным. Он ложился под колеса дачного поезда, пытался выброситься из окна, перерезать вену обломком стекла, заколоть себя кухонным ножом. А накануне Есенин был у Николая Клюева. Среди теплеющихся лампадок читал стихи своему «старшему брату» в поэзии. Клюев сидел на некрашеной дубовой лавке под иконой Миколы Чудотворца старого новгородского письма. |